Ноев ковчег доктора Толмачевой
Шрифт:
– Молчи, молчи. – Он покрывал поцелуями ее лицо. – На свете никого нет. Только ты, только ты. Никакой Валентины Николаевны. Вообще никого...
Разговор происходил вечером четвертого дня, считая с тех суток, когда Азарцев последний раз был у Тины. Когда Аркадий на пятый день утром, как всегда, зашел к Толмачёвой с планом обследования, он не узнал пациентку.
– Что с тобой? У тебя грипп? – Он приложил руку к Тининому лбу и поразился, какой он холодный. Но щеки у нее горели.
– Аркаша, милый, – Тина и говорила отрывисто, как в лихорадке. –
– У тебя что-нибудь случилось?
– Случилось. Не знаю. Володя исчез. Дома его нет, телефон не отвечает. Я должна уйти.
– Тина, – Барашков стал очень серьезным. – Я не хотел тебе говорить, но у тебя есть проблема...
Она уставила на него горящие глаза.
– Снова опухоль?
– К счастью, нет. Но довольно значительные изменения в миокарде по ишемическому типу.
– Это ерунда. – Она быстро повернулась и стала складывать вещи. – У кого теперь нет изменений в миокарде по ишемическому типу! Это пишут в каждом ЭКГ у всех людей старше тридцати лет.
– Не шути, надо подлечиться. И довольно основательно...
– Аркадий! – Тина остановилась и посмотрела на доктора долгим взглядом. – Я не знаю, как я выжила эти четыре дня без Азарцева... Сегодня пятый. Я уже все передумала... я уже даже все морги обзвонила...
– Что ты волнуешься? – взорвался Барашков. – Что он, ребенок, твой Азарцев? Ну, напился, наверное. Теперь ему стыдно. Завтра придет, как огурчик.
– Ты не понимаешь, он же может что-нибудь сделать с собой... – повернулась к нему Тина. – Может быть, пока я тут с тобой разговариваю, он уже... висит... – Она захлебнулась. – Короче, Аркадий, ты можешь меня отвезти домой? Прямо сейчас.
Барашков заметил, как мелко дрожит у Тины челюсть, и махнул рукой.
– Будь по-твоему. Собирайся.
Он еще донес до ее квартиры сумку, помог взобраться на пятый этаж.
– Господи, Тина, я сейчас вспомнил, как ты валялась тут в коридоре без сознания... Это был такой ужас!
За дверью заскулил сенбернар. Тина, не отвечая, быстро открыла дверь, вошла. Сеня выскочил к Барашкову и, не удержавшись, сделал лужицу у его ног.
– Ты чего это, друг?
Тина остановилась на пороге комнаты. Барашков остолбенело вошел следом за ней. В квартире творилось черт знает что. Почему-то Барашкову запомнились тонкие колготки, висевшие на люстре. Другие предметы одежды, как мужской, так и женской, валялись по всей комнате. Подушки и одеяла, простыни и ковер – все было перепутано, перемешано, как будто в квартиру ворвались воры и перевернули в ней все вверх дном. Обнаженная молодая женщина, как с журнальной картинки, лежала на полу на белом пальто, и ее светлые волосы мотались из стороны в сторону по пушистому меху. Азарцев сжимал запрокинутые руки своей возлюбленной. Барашков даже не понял, что это Татьяна. Азарцев склонялся и разгибался на ней с закрытыми глазами, и Аркадия поразило выражение блаженства и муки на его лице. Такое выражение могло бы принадлежать великому актеру в какой-нибудь самой
– Я тебя люблю! Я тебя люблю! – Это был стон, рев, вопль исходящей экстазом души.
Татьяна первая почувствовала что-то враждебное. Наверное, потянуло холодом с лестничной площадки. Она запрокинула голову и увидела Тину.
– А-а-а! – закричала она и, приподнимаясь, обхватила Азарцева руками.
– Ты кончила?!
Выражение торжества на лице Азарцева сменило гримасу напряжения и муки. Он испустил животный вопль и упал на Татьяну, содрогаясь от ощущения счастья, освобождения, возврата молодости и прежних ощущений.
– А-а-а! – она колотила его по спине изо всех сил.
– Что, моя родная? Тебе было хорошо?
– Замолчи!
Татьяна сбросила его с себя сильным движением и перекатилась по полу. Замерла на животе, подтянув под себя ноги, будто ожидая удара. Он поднял голову, поднялся на руках, увидел вошедших, вскочил, прикрылся валявшимся под ногами полотенцем.
– М-да, – выдавил из себя Барашков и поставил Тинину сумку на пол. Стуча когтями, из коридора медленно вошел сенбернар.
– Даю вам на сборы пять минут.
Аркадий обернулся к Тине.
– Пойдем на лестницу, подождем.
Она стояла позади него и смотрела на всю эту картину испуганно и беспомощно. Потом вдруг губы ее побледнели, глаза закатились, и Валентина Николаевна рухнула, как подкошенная. Сенбернар Сеня шарахнулся в сторону, и поскольку коридор был узкий, он смягчил ее падение своим боком. Тина упала на спину, но голова ее мягко скользнула по собачьей шерсти.
Барашков пытался ее подхватить, не успел. Побежал в кухню за водой. И потом, когда он брызгал Тине в лицо и пытался нащупать ее пульс, в его глазах еще долго стояла ее безжизненная рука на полу.
– Подожди меня. Не уходи! – сказал Азарцев уже одетой Тане, когда она подобрала с пола свое пальто и, осторожно перешагивая через простыни и одеяла, проскользнула к выходу. Сенбернар зарычал на нее, приподняв морду.
– Подожди, я сейчас быстро все соберу.
Азарцев быстро сновал по комнате, складывая раскиданные вещи.
Таня замерла у стены, стараясь не смотреть на все еще лежавшую на проходе Тину, на хлопотавшего возле нее Барашкова.
– Может, помочь? – наконец не выдержала она. – Что с ней?
– Иди отсюда, – буркнул ей Аркадий.
– Давайте положим Тину на постель, – сказал уже собранный Азарцев. – И мы уйдем.
– Отваливайте быстрее. Кажется, она приходит в себя.
Тина застонала.
– Пошли.
Таня взяла Азарцева за руку. Владимир отодвинул сенбернара в сторону, они вышли в подъезд.
– Как все ужасно получилось, – проговорила Таня, когда они спускались по лестнице.
– Я все равно тебя люблю, слышишь? – Азарцев остановился, прижал ее к себе и стал целовать в губы. – Я тебя люблю, несмотря ни на что.