Ноев ковчег доктора Толмачевой
Шрифт:
– Зачем он тебе? – удивился Аркадий. – Он ушел. Вместе с...
– Я не хочу знать, с кем он ушел. Верни его!
– Ты с ума сошла?
– Верни его! Пожалуйста... – У Тины полились слезы. Лицо покраснело и сморщилось.
– Перестань. Я даже не подумаю.
Она вдруг сползла перед ним на пол и встала на колени.
– Аркадий, я тебя умоляю, съезди за ним... – Она рыдала и не могла остановиться.
Барашков за плечи поднял ее с пола и стал трясти.
– Ну-ка, приди в себя, наконец! Хватит рыдать! Ты спасибо должна сказать, что теперь знаешь, что собой представляет этот урод...
– Аркадий, мне все равно, что ты про него говоришь. –
– В чем разбираться? Не будь смешной, Тина!
Она вдруг выпрямилась перед ним во весь рост. В сравнении с огромной фигурой Аркадия это выглядело немного смешно и неприятно.
– Как ты смеешь мне это говорить? Ты, который ничего не понимает в любви... Теперь я понимаю, что ты никого не любил, никогда не любил! Ты и меня не любил... Но мне наплевать на это, – она бормотала, как в лихорадке. – Верни мне его, хоть на час! Хоть на минуту!
Аркадию стало ее жаль.
– Подумай сама, зачем?
Она обрадовалась.
– Вернешь? Я только посмотрю на Володю, только спрошу, неужели он меня нисколько, ни капельки не любит?
– Ты думаешь, он скажет тебе правду?
Она прижала руки к груди.
– Да пусть соврет! Пусть скажет что угодно, лишь бы не уходил от меня совсем! Эта Татьяна... Она красивая, конечно... Она красивая и молодая. Но разве она будет любить его, как я?
– Тина! Перестань! Ты не похожа на себя!
– Да я и не хочу быть похожей! Пусть он вернется! Аркадий! Я не могу без него жить! Я не могу-у-у!!!
Валентина повалилась на постель и стала таскать себя за волосы, мотать головой.
Аркадий быстро прошел в кухню, набрал в кружку холодной воды, вернулся, сильным движением перевернул Тину, брызнул ей в лицо.
– А-а! – вскрикнула она. – Что ты мучаешь меня?
Тина отчетливо вспомнила тот миг, когда несколько месяцев перед операцией не Барашков, а Азарцев точно так же брызгал ей в лицо. О, что бы она только ни отдала, если бы сейчас этот миг вернулся! Он тогда заботился о ней, приходил к ней, поднимал ее, кормил, умывал... Боже, какая она была идиотка! Как она его не ценила! Зачем она тогда его от себя прогнала?
– Аркадий, – Тина села на постели, вытерла лицо простыней. Той самой, которую, уходя, поднял с пола и свернул Азарцев. – Я сейчас уже взяла себя в руки. Я тебя прошу, я умоляю, съезди за ним, пожалуйста. Я никогда тебя еще так сильно ни о чем не просила.
Барашков отошел в дальний угол комнаты, поднял стул с пола, сел на него. Сенбернар, увидев его движение, заскулил и стал бегать в кухню и обратно.
– Этот твой п... даже собаку не кормил, урод!
Тина встала.
– Я покормлю собаку, Аркадий. И погуляю с ней. Только ты съезди за Володей, пожалуйста. Съезди, я тебя прошу!
Сгорбившись, она пошла в кухню, чтобы показать, что действительно владеет собой. Сеня потрусил следом.
Барашков грохнул по полу стулом.
– Как ты себе это представляешь? Куда я должен съездить? Где я буду искать его по всей Москве?
– Не надо по Москве! Я дам тебе адрес его квартиры. У него же есть квартира. Наверняка он пойдет туда. Больше ему некуда деваться...
– Я не поеду!
– Аркадий...
– Я не поеду! И пошли вы все ко всем чертям!
Барашков вышел и хлопнул дверью. От этого звука Тина зажмурилась и закрыла уши ладонями. И стояла так, раскачиваясь и сжимая голову,
Очнулась она от поскуливания Сени. Как во сне, собралась, вывела собаку. Постояли, потом сенбернар сам повернул к дому. Как слепой с собакой-поводырем, она шла за ним, смотря по сторонам невидящими глазами. Дома накрошила Ризкину крошек, механически почистила клетку. Мышонок взобрался по ее руке на плечо и обнюхивал щеку. Она не ответила на его ласку. Сняла с плеча, посадила обратно. Он, недовольно фыркая, стал чистить лапками мордочку.
Настала ночь. Ложиться? Зачем? Тина взяла с постели подушку – прижалась лицом. Запах. Его запах. Ощущать его было сладко и невыносимо. Тина бросила подушку. Выключила свет, снова включила. Она ходила по комнате, не думая, не осознавая себя. В горле першило, хотелось пить, но она не понимала, что нужно для этого сделать. Пойти на кухню? Включить чайник? Она прошла. Увидела стол, на нем чашки. Бутылка вина. Два бокала. Взяла один бокал в руки, посмотрела на свет. На краю – отпечаток розовой помады. Тина постояла, потом механически выбросила бокал в мусорное ведро. Второй бокал заполнила вином, отпила. Стало еще хуже. В голове – ни одной мысли, только ощущение космической дыры, бездны, катастрофы и лучом прожектора единственное желание: вернуть. Любой ценой – унижением, угрозой, обманом – все равно как, только бы видеть опять перед собой, только бы ощущать по ночам – пусть не в себе, пусть только рядом.
Тина взглянула на часы. Половина двенадцатого. Последние недели Азарцев иногда приходил домой поздно. Как раз примерно в такое время. Она прошла в коридор, прислушалась. Неужели на свете никогда не случается волшебство? Вдруг она сейчас откроет дверь – а на площадке стоит Азарцев.
Открыла. Никого. Она опять закрыла дверь. Скорей бы рассвет. А если она сама попросит его прийти? В конце концов, что она сделала ему плохого?
Она не хотела звонить ему сейчас. Почему-то она думала, что сегодня он ей не ответит. Надо ждать до завтра. Или до послезавтра. Но послезавтра представлялось ей таким долгим, что она не знала, сможет ли до него дожить. Лучше завтра. Она опять взглянула на часы. До утра осталось семь часов. Семь часов – это не так уж много. Когда в Москве три часа дня, в Петропавловске-Камчатском полночь. Девять часов разницы. Как быстро они пробегают, например, в новогоднюю ночь!
Она вспомнила, как Азарцев завалился к ней в Новый год в куртке, надетой на майку. Какое это было счастье! Только бы он вернулся! Какая разница, где он бывает, какие у него друзья, работает он или нет, откуда возвращается? Лишь бы возвращался! Лишь бы сидел на табуретке на этой маленькой кухоньке...
Тина еще раз взглянула на часы. Прошло десять минут. Она решила, что позвонит ему в восемь. Надо дожить до восьми.
Лечь в постель она не могла. Бросила на пол какое-то одеяло, которое отыскала в шкафу, села. Спиной к стене, лицом к часам. Сенбернар Сеня подошел к ней и осторожно лег на пол. Она механически положила руку ему на спину, сжала пальцами теплую шерсть.
– Если б ты знал, как мне плохо, – сказала она, глядя перед собой. Сенбернар вздохнул и положил морду ей на колени. – Володя, если б ты знал, как мне плохо!
19
Следующее утро выдалось на редкость солнечным. Веселый ветер выдувал последний грязный снег с газонов. Шумели ветви деревьев, и хотя почки еще не думали набухать, концы ветвей серебрились на солнце – то ли от выступивших микроскопических капелек сока, то ли от пыли.