Ноша избранности
Шрифт:
................................................................
Потом резали и делили баранов, горожане переругались из-за шкур, потом....
.....................................................................
На опустевшую равнину, крадучись, вышли двое собачников, подобрали обобранные догола тела соплеменника и его собаки. Вождь велел уходить, как только стемнеет. Он потерял сына, но сохранил народ, а это важнее, ибо вождь без народа - ничто. И ещё вождь велел готовиться к дальней дороге. Ни собаки в латах, ни седая бронза больше не были защитой для племени. Нужны стены или ... горы. Проклятие ведьмы продолжало сбываться.
Глава 9. Шаг через пустоту.
Шум, производимый Тадариком равнялся шуму всех его воинов вместе взятых. В доме ворота нараспах. Плеск и фырканье у колодца. На заборе - пять свежих бараньих шкур. Горят костры, кто-то отправился в поход за пивом.
– Соседей бы пожалел, - ворчит Хозяйка.
– Разорались тут!
Тадарик вскидывается:
– Так зови их сюда! Зови всех! И музыку! Гуляем!
– Танцор!
– ворчит рабыня.
– Да! Танцор! Сейчас возьму и станцую! Эй! Гастас! Хватит свои цацки рассматривать! Сколько раз тебя тот, бешенный, зацепил?
– Ни разу, - оторваться от новых клинков - выше сил юноши. Крутит мечи, играет с ними, приучая к рукам. Так они хороши.
– Опять ни разу? Счастливчик. Спорим, я тебя помечу?
– Ты?
– Станцуем, как говориться, без музыки? Два твоих клинка против двух моих, медных, клёпанных? Всё равно ещё ничего нет: ни мяса, ни пива, ни музыки.
Резон в словах хозяина есть. Гость уточняет:
– Какая броня?
– Никакой. Хочу металл чувствовать.
Тело ещё не остыло. Мечи - как продолжения рук и отзываются на каждый удар глубоким звоном. Неспешная вальяжность Тадарика вдруг оборачивается звериной ловкостью. И то! Медведь только с виду неуклюж. Именно Тадарик задаёт темп схватке. Гастас едва успевает "подхватывать" рушащиеся на него со всех сторон уколы. Но успевает. Пока. На красной меди Тадариковых мечей сплошные выщерблены от твёрдой бронзы.
– В-ж-ж-жи-ик!
– Зубастое, как пила лезвие медного меча задевает шею под ухом справа, сдирая заусеницей кожу. Зрители восторженно вопят. Первая кровь! Гастас не вздрогнул, не сбился с ритма, только глаза полыхнули от досады. Выпад в ответ. Не достал. У Тадарика руки длиннее. И опять град уколов, которые юноша едва успевает отводить.
"В-ж-жик! В-ж-жик!"
Удар справа отбит. Удар слева вспарывает ткань одежды, задевая кожу на груди, под мышкой. Конечно, царапина, но ... Ишь, как разошёлся Мясник.
Бронза с медью сталкиваются с такой силой, что седой клинок просто срубает клинок красный, как будто перед ним не металл, а воск. Тадарик с размаху бьёт противника в грудь оставшимся мечом.
"В-ж-жи-ик!" - второе медное лезвие перерублено пополам, а два бронзовых острия - у горла великана-хозяина:
– Ты этого хотел?
Ну и выдержка! Тадарик смеётся и даже не пытается уклониться или отодвинуться от смертоносной бронзы:
– Горяч, горяч, но держать себя умеешь. А теперь, - глаза гиганта становятся отрешённо-холодными и очень сосредоточенными.
– Бей!
Что же за воля в этом человеке! Короткое слово-приказ толкает юношу вперёд. Мечи со свистом рассекают воздух, а Тадарик невозмутимо стоит за его спиной, в двух шагах, вне досягаемости:
– Это называется: "Шаг через пустоту". Не путай с "Шагом в пустоту". Хотел показать. Не сердись. Иначе у меня бы не получилось.
Тадарик просто лучится от удовольствия, пренебрежительно отбрасывает изуродованные мечи. Гастас подходит к нему, тяжело дыша, спрашивает, не скрывая удивления:
– Ты и в бою так можешь?
– В бою? Нет. Стасис - мог, а я, по его словам: "слишком разбрасываюсь". Только в момент смертельной опасности и, если есть пауза. Но и это - хлеб. Прости за царапины. Я ведь тоже в убытке. Два меча - в лом. Завтра поработаем. А вон - пиво несут. Пошли за стол.
Пили, пели, плясали. Вынесли на двор стол, подняли на него Алевтину. Красавица чувствовала себя королевой, купаясь в мужском восхищении и внимании. Огорчал её лишь Тадарик. Мужчина молча наливался пивом, казалось ничего не видя и не слыша вокруг. Он так и уснул, упившись, за столом и проспал на веранде до утра, к досаде обманутой в своих ожиданиях любовницы. Но даже в столь, жалком состоянии, хозяин внушал своим гостям такое уважение, что ни один из них, не смотря на всё своё вожделение, не посмел тронуть даже краешек одеяния соблазнительной красавицы-танцовщицы.
Глубокой ночью, когда все гости либо разошлись, либо уснули, Алевтина попыталась растолкать гиганта. Её остановила хозяйка:
– Бесполезно. До утра он не проснётся.
Алевтина оскалилась, готовая защищать свои права, но женщина смотрела на неё отстранённо и даже с некоторой долей сочувствия.
– Он часто так напивается?
– Едко поинтересовалась красавица, желая побольнее уколоть рабыню.
– Каждый раз, после таких дозоров. Сегодня ещё ничего. Все вернулись. Обычно бывает не так.
– Вот как?
– Да. Так.
– Отозвалась служанка и попросила.
– Дай ему одну ночь отдыха. Он страшно устал.
Женщина стояла и смотрела. С мольбой и укоризной. Алевтине было плевать на её переживания, но ... много ли смысла, тащить на себя пьяного в дрова мужика? Утешала красавицу лишь сакраментальная фраза, что все мужики козлы и алкашня, а все бабы - законченные дуры. Себя она бабой не считала. И уж тем более, чужая слабость никогда не вызывала у неё сострадания.
Тадарик проснулся первым. Серое, туманное утро, головная боль, сухость во рту. Кое-как он поднялся, буквально сполз с веранды на двор: