Новый Мир - Золото небесных королей

Демидов Андрей Геннадиевич

Теперь постоянно попадались зловонные мертвецы: больше женщины, молодые, старые. Меньше старики, малые дети. В разодранных одеждах, бурого цвета. Многие нагие. У многих, кроме раздробленных голов и перерезанных шей, были отрублены пальцы, иногда кисти рук, обрезаны уши или мочки. Так обычно воины, когда не опасались отмщения, добывали кольца, серьги, браслеты.

– Да кто это?
– ткнув в сторону очередного мертвеца плетью, спросил Стовов, уставясь на Рагдая.

– Похожи на аваров. Халаты, волосы, косы, широкие лица, но авары больше. Исполины. Это, видно, тулусы или кутургуты.
– Рагдай испытующе оглядел князя, хмыкнул удовлетворённо, не найдя и тени прежнего смятения.

– Одно странно. Отчего молодых то посекли. Женщин можно было

хорошо продать где нибудь в Шванганге или Салониках. В Зальцбурге на худой случай. За два десятка голов по полтора безана - это уже три десятка полновесных золотых безана. Считай, два полных мотка шёлка. Не пойму.

Впереди, в золочёных солнечных просветах, угадывалось открытое место. Подошли полтески.

– Ночь падает на землю, когда волки пожирают луну, - только и сказал Вольга. Затем он выудил из сумы, притороченной за седлом, полосу льняной ткани, вынул из ножен меч, обмотал весь клинок, зажав свободные концы ладонью на рукояти, положил клинок на своё правое плечо. Остальные полтески сделали то же.

– Они считают, что придётся биться с духами. А духов нельзя убить прикосновением стали, - пояснил Рагдай обряд полтесков стреблянам.

– И что, была сшибка с духами?
– не то испуганно, не то вызывающе спросил Тороп.

– Да, - сказал Вольга, не поворачивая головы.
– Хитрок говорил, когда уходили от Вука, что полтески победили духов в сече у Алатырь горы. Было это в незапамятные времена, задолго до того, как от захода солнца пришли руги, готы и бурундеи.

– Да хранят нас боги!
– сказал Рагдай и привстал в стременах, надавив на правое, затем на левое, чтоб убедиться в их крепости, ощупал кольца узды, поёрзал в седле, похлопал по мечу, отвёл полу своего аварского халата так, чтоб ничего не мешало доступу к его рукояти, приподнял над лицом повязку, помедлив, снял и сунул за пазуху, потрогав заплывший глаз.

– Отчего?
– Лицо князя сделалось таким, каким его Рагдай видел лишь два раза - когда тот врубался в ряды швабов в сече в канун Журавниц и когда махал рукой вслед ладье, уходящей вместе с княжичем Чаславом вниз по Стоходу, к Царьграду.

Рагдай лишь пожал плечами. Князь яростно крикнул:

– Вольга! Давай иди первым!

Полтески двинулись вперед, мимо посторонившихся стреблян.

Вольга, за ним по двое другие, держа мечи на плечах. Отчего то исчезли звуки, только упряжь громыхала, как в пещере. Через два десятка шагов перед грудью их коней согнулись стебли последнего кустарника. Солнце сделалось много ярче, почти нестерпимо для глаз. Опушка леса уходила вправо и влево полумесяцем, почти теряясь из виду, потом снова проявлялась и почти сходилась впереди, напротив, на восходе, под сизой, зубчатой линией Карапатских гор. В далёком разрыве чёрного леса мутной сталью проблёскивала далёкая Морава. Над ней стояли серые и белые дымы. От леса до леса, если не считать двух бугров, а скорее древних могильных курганов, земля была ровным полем, и земля эта была почти не видна. Повсюду в беспорядке стояли тяжёлые крытые повозки с громадными дощатыми, окованными колёсами, валялись разметанные кули, опрокинутые сундуки, распотрошённые корзины, копна гнутых жердей непоставленных степных жилищ, похожих на ребра гигантских рыб, изломанные вместе с птицами клети, и поверх этого, как пряди перезревшей ржи, поваленной ураганом, покоились мёртвые люди. Тут же на земле лежали кони, волы. Трава едва проглядывала.

Под копытами захрустели глиняные черепки битой посуды. Не оборачиваясь, Вольга указал вправо. Там, в двух сотнях шагов, виднелись люди, идущие медленно, с опаской. Они часто нагибались, возились, затем клали что то в торбы. Обирали мёртвых. Вдалеке брели тяжелогружёные кони. Слева промчались, играя, две лисицы или, может, собаки, скача, катаясь по изуродованным телам, понарошку цапаясь, полаивая. Лошади пошли медленней, с трудом выбирая свободное место, чтоб установить копыто. Под Стововом конь несколько раз поскальзывался, наступая на подгнившую плоть. Стребляне двигались позади, зажав ладонями

носы, стараясь не смотреть под ноги. Продвинувшись в глубь мёртвого поля на два десятка шагов, Рагдай тронул дрогнувшее плечо князя.

– Кутургуты. Это кутургуты.

– Что было тут? Сеча?
– Стовов был бледен, в прищуренных глазах мерцал не то ужас, не то ненависть.

– Если сеча, то отчего они все вперемешку - и воины и старухи, отчего воины почти без брони, кто с чем, а лошади не сёдланы?
– отозвался Тороп, тыкая кончиком копья в синее, раздутое жарой тело молодого кутургута. По левую руку от тела лежал аккуратно сложенный кожаный панцирь, железная шапка, поножи, седло, связка оперённых стрел, короткое копье, два широких ножа, свёрнутый плащ. Тут же связанная для костра куча хвороста. Рядом, на двух рогатинах, на перекладине, висел небольшой бронзовый котёл, в котором была горсть пшеницы и коренья. По другую сторону незажжённого костра лежали вповалку две молодые женщины, одна русоволосая в льняной побелённой рубахе, другая в шитом серебром и стеклянным бисером шёлковом халате. Головы обеих оказались разбиты ударом палицы или топора. У кутургутки перстни на пальцах не были тронуты. Русоволосая женщина укрывала собой обнажённое тельце крохотной смуглой девочки. Мышец задержался, разглядывая замысловатый узор на халате кутургутки:

– Похоже, не ждали они.

– Ага. Вокруг тут франконцы и моравы, а они не ждали?
– бросил через плечо Тороп, трогаясь вслед за князем.

– Не ждали, клянусь Рысью, - сказал Оря, отрывая ладонь от лица.
– Еду готовили, начали шалаши ставить, быков из повозок выпрягли. И повозки в круг не поставили. Как среди своей земли.
– Оря обернулся к Свистелю, которого поддерживали под руки Резняк и Хилок: - Плох совсем?

– Угу, - сдавленно ответил Хилок.
– Народу то гниёт во много боле, чем в Дорогобуже, Стовграде и Буйце, сохрани нас Мать Рысь. Побиты, посечены. И никто кости не соберет.

– Кто ж их?
– спросил в никуда Полоз, подбирая под ногами небольшой кожаный мешочек и растягивая стянутую шнуром горловину.
– Это что, Кряк?

– Золото, наверное, - наклоняясь к мешку, с сомнением пробасил Кряк.
– Брось, с мёртвого не впрок.

– А что на него можно выменять?
– Заскорузлыми пальцами стреблянин извлек тусклый жёлтый кружок.

– Брось, твои пчёлы в борть больше медов не принесут, если ты это не кинешь, и тур не будет смирно тебя ждать, клянусь Рысью.
– Кряк разогнулся, потёр глаз громадным кулаком.
– Вон, там лучше осмотри.

– Где?
– вслед ему крикнул Оря.

Пробравшись между опрокинутой повозкой и грудой тряпья, отряхиваясь и отплёвываясь от пуха распотрошённой перины, стребляне оказались у остова степного шалаша и воткнутых вкруг изогнутых жердин, на которых было укреплено несколько кож. Другие или были сорваны, или их не успели прикрепить. Тела лежали тут особенно густо, одни на других, всё больше женщины. Некоторые без видимых ран, и, если б не распухшие, почерневшие лица, руки, можно было решить, что они спят. Среди них сидел кто то, укрытый шерстяным покрывалом. Кряк приподнял покрывало концом лука и отшатнулся. На него поднялось лицо мертвеца старухи. Некогда карие глаза были прозрачны. Кожа жёлто белая, сморщенная, как кора старой осины, а вокруг глаз красные круги, рта нет - вместо него щель, косы цвета луны. На коленях что то завёрнутое в бурую тряпку. Кряк опустил покрывало обратно. Медленно сел, потеряв чувствительность в ногах:

– Оря, тут старуха есть. Живая, может.

Оря окликнул Стовова. Тот остановил остальных. Кряк с Полозом, расширив глаза, поволокли, вернее, понесли невесомое тело старухи и усадили под ногами княжеского коня. При этом Полоз встал позади, подпирая тело коленом, чтоб не заваливалось навзничь. Откинули покрывало. Старуха невидящим глазом смотрела в пыльные лошадиные копыта. Рагдай слез с коня, отбросив в сторону ногой брякнувший чем то куль, присел на корточки.

– Вроде живая. Греческий понимаешь? Иудейский? Куманский?