Нулевое измерение
Шрифт:
На Земле Володя продержался почти десять лет. Первый год прошёл тяжело, но сносно, а потом как будто что-то сломалось. Резко, сразу: тяжелый обморок, военный госпиталь, палата реанимации. Более суток метался в кровати, опутанный проводами и трубками. А когда туман чуть рассеялся, от высокого прямоугольника окна наплыл на него, сгустившись, широкий избела-серый, словно вымоченный в тени, силуэт, и прокатился гулкий, как искаженный третьим эхом, голос.
А через несколько дней окончательно придя в себя, увидел и обладателя этого голоса: рослого мужчину в халате с закатанными рукавами. Мощные запястья, шея борца. Ну и доктор! Осмотрел, послушал пульс, проверил каким-то прибором,
– Да, молодой человек, вы нас вчера чуть было не озадачили, - и добавил, - сегодня еще поболейте, а завтра начнем поправляться.
Володя не поверил в 'начнем поправляться' - так было худо. Но к вечеру полегчало, и в эту ночь он впервые за несколько недель спокойно заснул. А посреди ночи проснулся. Не от боли, а от внезапно охватившей его безысходной и непреодолимой тоски. Невыносимо в пятнадцать лет не иметь прибежища во Вселенной.
Утром был обход, и командовал на нем вчерашний доктор - главврач Александр Прохорович Климов.
– Не мужское это дело, - сказал он, строго взглянув на володин распухший нос.
– А, тем более, в военном госпитале.
– Потом повернулся к сестре: "Подберите ему корсет и с завтрашнего дня можно вставать. Пусть гуляет по садику". И снова к нему:
– Скакать сам не станешь, а с наклонами осторожней. И ничего тяжелей ложки. Понятно? Позвоночник беречь!
– Он посмотрел на Володю, и будто что-то вспомнил, - Поставьте-ка здесь еще кровать. Что он, как генерал, один в палате? Подселим платника. Есть там один кандидат на обследование.
Кандидат появился на другой день: рослый улыбающийся крепыш володиных лет с упрямым веселым взглядом. Был он по-спортивному ловок и по-спортивному же острижен. Не очень-то такого с больным спутаешь! С интересом осмотрел комнату, поставил на стул спортивную сумку, протянул руку.
– Антон, - проговорил старательным баском, при этом улыбнулся: ну приятно ему было знакомиться и все тут! Володя буркнул в ответ свое имя. Лучше бы оставаться одному. Не ладилось у него с земными. Ни в интернате, ни в художке. Какой он им товарищ! Те быстрые, веселые, а он еле ноги таскает. Да можно ведь и не общаться. Пускай себе живет. А пацан, между тем, устраивался основательно. Вещи разложил не просто аккуратно, а что называется "по струнке".
Поставил на полку книги: увесистый том и несколько брошюрок, выровнял. Перезаправил постель (виданное ли дело: не понравилось, как одеяло лежит!) Открыл окно, сдвинул стол ближе к свету, кровать перевернул так, чтобы видеть вход, смахнул из межрамья дохлую муху, влез на подоконник поправить соскочившую прищепку на шторах: не вживался в обстановку, подстраивал ее под себя. Повернувшись к Володе, спросил: "Оружие любишь?" не дождавшись ответа, задрал свитер. За поясом у него торчал пистолет с рубчатой рукоятью. Володя растерялся, и забыл о том, что собирался отмалчиваться.
– Настоящий?
– Да ну! Воздушка!
– ответил Антон пренебрежительно, как о чужом.
– Но хорошая. Мощная. Завтра постреляем. Хочешь?
На другое утро Володя проснулся с настроением жить. Такого с ним давно не было. День готовил какие-то события, что-то должно было произойти. Пусть мелочь, но свое. И этот парень...
В удаленном уголке парка, ротив глухой складской стены они вставили в развилку дерева консервную банку, повесили газету. Антон преподал ему "курс молодого бойца": вкратце рассказал об устройстве пистолета, показал, как совмещать мушку с целиком, довел до сведения прочие азы и, с удовольствием продемонстрировал, как "это делается". Стрелял он ладно. Воображал, конечно, однако, и было с чего. У Володи тоже получалось. Боезапас расстреляли за два дня,
Однажды Володя острожно спросил у него: "А ты чем болеешь?"
– Воспалением хитрости. Я же тебе говорил: на обследовании лежу. Печень что-то того.
– Он осторожно погладил левый бок.
– Печень с другой стороны!
– Да? А они, дураки, здесь лечат. А я, думаю, почему лекарства не помогают? Как ты думаешь, сказать, или обидятся?
В общем, отшутился. И Володя отстал: не хочет человек говорить, и не надо. Мало ли какие болезни бывают...
Когда кончились пульки, Антон придумал другое развлечение. Началось с рассказа: "Знаешь, как спецназ тренируют? Их от пуль учат увертываться.
– Ври. От пули увернешься, как же!
– Ну, когда выстрелят, уже не увернешься, надо в тот момент, когда стрелок уже решился на выстрел, а спуск еще не нажал. Называется инерционная зона. У нас инструктор по стрельбе - капитан Конев. Ох стрелок знатный! С двух рук по четырём мишеням. И всё зачёт. Они с командиром взвода лейтенантом Глебушковым, когда дежурят ночью, друг друга холостыми обстреливают метров с трех: если газами задело, то, типа, готов. Вот и мы так: нарежем ластик, ты постреляешь, а я потренируюсь уходить...
Они нашли алюминевую трубку чуть большую по диаметру, чем канал ствола пистолета, заточили ее о камень и нарезали из листа резины около полусотни пулек.
Антон был ловким и пружинистым, попасть в него было практически невозможно. Володю стрельба увлекала. В какой-то момент пистолет показался ему боевым оружием и стрелял он, как на поражение. И тогда... Он сразу понял: что-то не так, потому что хлопнуло особенно отчетливо, потому что Антон схватился за щеку, потому что предохраняющие его глаза очки полетели в траву. По щеке размазалась кровь. Володя смотрел, ничего не понимая. Пистолет оказался заряженным по-настоящему. Но откуда взялась пулька?..
Кто-то отодвинул его в сторону. Это был главврач. Забрал пистолет и сунул его в карман брюк. Затем подошел к Антону.
– Покажи, что там.
– Тот убрал руку, щека была в крови.
– Пап, это я его попросил. Мы резиной стреляли...
– Пошли, я тебя посмотрю. Резина... Эта пулька височную кость пробивает.
– Они ушли. Володя постоял немного и побрел прочь. Вернуться в палату было выше его сил. Он почувствовал себя преступником. Вышел за ограду в лес. На полянке неуклюже, в три приема, лег на спину и стал смотреть в высокое земное небо, гладкое, ясное, словно марсианское "стекло", только много ярче. Оказывается, он скучал по Марсу. И понял, что вернется, что Земля - это временно. На душе стало легче, и он задремал. Проснулся от того, что по лицу щекочась лапками, пробежал муравей. Когда открыл глаза, над ним с соломинкой в руках наклонился Антон.