Обреченность
Шрифт:
Костенко распахнул пиджак, чтобы женщина увидела торчащую из-под ремня рукоятку пистолета.
Его голос его был тих и вязок, как в лагере перед дракой.
— Не выеживайся, сука!..
На лице женщины отразились страх и душевная нерешительность.
— Ну иди, иди потрох рваный, к своей поблядюшке. Третья дверь направо.
— Ша! — прервал ее Костенко.
– Разговор окончен,
Его встретила молодая рыжеватая женщина, в ситцевом платье, поверх которого на плечи была накинута шерстяная кофта. Ее
Увидев перед собой незнакомого человека она попятилась назад, рот приоткрылся, на лице промелькнула тень мгновенного испуга.
— Вы, Лена?
Девушка внимательно смотрела на Костенко. Так, что его мгновенно пробрало.
Поверил сразу, что такая могла увлечь старого рубаку Шкуро. Были в ней черти.
— Да, это, я...
И отвела глаза, будто сама почувствовала льющийся из них блуд.
Костенко чувствовал опасность. Сейчас деваха кликнет казаков и они порвут его здесь на ленты, не поможет и оружие. Но не говорить с ней прямо было невозможно. Нужно было довериться.
— Вы должны нам помочь. Мы знаем, что у вас очень близкие отношения с Андреем Григорьевичем Шкуро. Предлагаем вам возможность заработать прощение перед Родиной.
Молодая женщина задумчиво смотрела вверх, поджав тонкие губы. Она думала.
Через несколько дней генерал-майор Доманов пригласил Шкуро на ужин.
В пять часов утра 27 мая Андрей Григорьевич вернулся. Он был пьян, в черной черкеске и в блестящих сапогах. Женщины уже были у плиты, готовили еду, кипятили белье. Генерал сел на табуретке в кухне, громко высморкался и заплакал.
— Предали меня Доманов и сука эта, Ленка, — кричал он. — Вчера напоили и сдали англичанам, дали час на сборы. Сейчас меня заберут и передадут Советам. Меня, волка Шкуро, передадут Советам… Меня, Шкуро, Советам…
Генерал бил себя в грудь, и слезы градом катились из его глаз. Через час в его комнату зашли два английских офицера.
Шкуро закрыв глаза сидел за уставленным грязной посудой столом.
Лицо его было мрачно. Мокрые от слез усы поникли.
Генерала вывели на улицу, посадили в автомобиль и увезли в Грац.
Утро было свежим. Пряно пахли травы, роскошным раскинувшиеся под ногами.
На следующий день генерала Шкуро вместе с другими генералами отправили в Юденбург.
* * *
Группа британских солдат захватила лошадей, пасшихся на лугу неподалеку от Лиенца. Это заметили казаки и доложили атаману Доманову. Тот вызвал к себе сотника Лукьянова.
— Мне доложили, что британцы забрали казачьих лошадей. Я в это не верю. Это же ведь британцы, культурная нация! Знаешь анекдот о воспитанности англичан?
Лукьянов мотнул головой.
— Не знаю, батька.
Доманов снял очки, протер стекла. Поудобнее сел в кресле.
— Так
Вот такое у англичан воспитание. Джентльмены. Даже рыбу ножом нельзя, а тут чужие лошади! Ты уж им поясни, что озоровать нехорошо.
Сотник подскакал к толпе британских солдат и закружился вокруг них на бешено танцующей лошади. Оскаливая зубы крикнул, угрожающе растягивая слова:
— Кудаааааа?.. Кто вам позволил?.. Па-ач-чему крадете казачьих лошадей?!
Англичане тут же наставили на него стволы карабинов, клацнули передернутые затворы. Сотнику пояснили, что с этого дня все кони являются собственностью Его величества короля Великобритании Георга VI, а если ему что-то не нравится, то он может катиться к своим бошам.
Лукьянов оскалил зубы как волк и погрозив солдатам толстой плетью, так же стремительно умчался назад. Страх его одолел, потому как не шутили британцы. Еще бы секунда и пристрелили бы сотника ни за понюх. С будущими союзниками так не поступают.
Доложил Доманову, тот побледнел. Уже понял, что это не было случайностью, и время, когда британцы говорили о дружбе, миновало.
В тот же день группа британских солдат захватила кассу казачьего штаба, в которой хранились все казачьи сбережения. С давних пор у казаков был такой обычай, хранить в кассе общие сбережения.
Крики казачьих казначеев, что это грабеж и виновные будут отвечать, на англичан не подействовали. Они забрали добычу — шесть миллионов итальянских лир, мешок немецких рейхсмарок и спокойно ушли.
Доманов побежал к генералу Краснову. Тот лишь развел руками.
— Как вы прикажете мне сейчас поступить? Поднять казаков? Выразить неповиновение?
Генерал помолчал, вздохнул.
— Я думаю, что в данной ситуации и в настоящее время это уже невозможно!
* * *
Женщины на кухне обсуждали события последних дней. Все сходились на том, что англичане обманут и выдадут их Советам. В кухне была и Лена, она тряхнула головой и со звоном поставил на плиту чайник.
— Это вам, предательницам надо бояться,— заявила она женщинам. — А я советский человек, и меня советская власть не тронет.
Весь ее вид, как она стояла по хозяйски выставив ножку в блестящем хромовом сапоге, читалось: «Да! Я - блядь! Но я буду жить! А вы сдохнете...»
Жена есаула Дробышева худая, измученная несчастьями и болезнями вцепилась своими тонкими пальцами в ее волосы и повалила ее на пол.