Общество сознания Ч
Шрифт:
– Ничего себе!
– возмутился Василий Васильевич.
– Первый раз про такое слышу.
– Да, - кивнул священник.
– А старушка подойдет к нему с вопросом: когда, мол, батюшка, будете воду освящать? А он ей: «Как только, так сразу». Старух очень не любит, клеймит их беспощадно. Старухи, конечно, не подарок нам, священникам. Бестолковые они в основном. Но нельзя ж им предпочитать тех, с помпонами. Старуха, может быть, греха порой за собой не чует и на исповеди талдычит: «Безгрешная я, батюшка, никому зла не желала и не делала». Ругаешь их, бывает. Но все же пользу они стараются приносить, помогают - помыть, постирать, то, сё, другое, третье. А кто храмы моет? Они, старухи, прихожанки. С помпонами храмы не моют.
– Неужто терпят такого Виталия отцы Церкви?
– Поговаривают, что хотят его лишить сана. А что толку? Вон бесоподобного Глеба Якунина лишили сана, а он пуще прежнего не унимается. Так и этот. Ему только в радость будет, чтоб его выгнали из нашей Православной Церкви. Он тогда с чистой совестью, точнее, с грязной, свою собственную церковь обоснует. Да, говорят, обосновал уже какое-то братство Сердца Христова. И сколько еще таких объявится на Руси в обозримом будущем? Легион. Не хорошо и поминать про них в канун такого праздника, да еще в Страстную пятницу, когда лукавый так и шастает поблизости. Давай, Вася, еще чайку взогреем. Погас закат, и чай остыл. Можно стишок такими словами начать.
– Пишете стихи, батюшка? Признайтесь. Ну, кроме тех, что про матушку Наталью.
– Нет, кроме тех, не пишу. Шуточно только, понарошку. А если всерьез, то это пусть иеромонах Роман. Его хватает на всех нас. Пойдем-ка, Вася, пока чай закипает, коз поглядим, не балует ли там Робинзоша.
Робинзошей отец Василий называл своего нового козлика, подаренного ему зимой в пятницу. Он сперва и назвал его Пятницей, а потом разглядел, что это не коза, а козел, и переименовал в Робинзона. Красивый был козлик, серебристо-серенький, с ярко-белой звездочкой во лбу.
Приведя Василия в хлев, отец Василий тотчас кинулся ласкать своего любимца, чесать ему лобовую звездочку. Но тот в ответ на ласку пытался как-нибудь боднуть руку священника.
– Робинзо-он! Робинзоша!
– укорял его батюшка.
– Непочтительный ты козел! Непочтительный! Вся ваша козлиная порода непочтительная. Роза-мороза!
– окликнул он самую пожилую козу.
– Ишь, как дерзко смотрит! Сколько я от нее бед пережил, сколько побегов она мне в свой провиант истребила! Я так думаю, Вася: если Бог создал всех земных тварей, то коз и козлищ дьявол сотворил. Шучу, Робинзон, шучу! И вы, и вы Божьи твари, хоть и все до единого - революционеры.
Все обитающее в батюшкином хлеву козье стадо принялось не на шутку, революционно, блеять. Чижов в очередной раз подумал о том, до чего же ему здесь хорошо. Но тотчас вспомнил еще несколько своих грехов, про которые не успел рассказать отцу Василию.
– Я все мечтаю в Италию съездить, - почему-то сказал священник.
– В Бари, к мощам святителя Николая Мирликийского. Однажды побывал там, и теперь снова тянет туда. И в Иерусалим, конечно. Ну, пойдем, Вася, чайник наш, должно быть, уже вскипел.
Возвратившись в дом, застали там ожившую Наталью Константиновну. Она уже сняла вскипевший чайник, сидела за столом, прихлебывала из огромной чашки.
– Кажется, получше мне, - сказала, улыбаясь.
– Садитесь, попейте еще разок, да и спать пора бы. Перед завтрашней всенощной много спать надо.
– Наговориться никогда не успеваем, матушка, вот что, - возразил отец Василий.
– Ты-то, когда сестра приезжает, днями с ней не можешь набеседоваться.
– А мужчины должны быть молчаливые, - в свою очередь возразила матушка Наталья.
– Отец Василий! Рясу-то опять чем-то угваздал. Как маленький ребенок, ей-Богу! Я, Вася, только вам и могу на отца Василия пожаловаться, потому что вы нам как бы свой. Сыновьям на него нельзя жаловаться, сыновья должны его почитать, а больше некому. Хоть вы послушайте, какой отец Василий плохой. Нисколько не бережет одеяния, вечно испачкается в чем-то. Оно, конечно, не городские условия, но, говорят, в Германии везде, даже в самой захудалой деревеньке, чистота соблюдается.
– Ну что ж мы, Наташ, о Германии сейчас говорить будем?
– жалобно взмолился отец.
– Иной раз ты себя проявляешь как умная женщина, а иной раз
– прямо как перпендикулярное кино!
– Только оскорбления и услышишь от тебя, - тихо проскулила Наталья Константиновна.
– Ух!
– уже ласковым гневом пыхнул отец Василий и топнул под столом ногою.
– А что, Василий Васильевич, не надумали ли вы еще совершить обряд венчания? Ведь сколько лет испытуете терпение божие!
– Надо было с женой приехать да после Пасхи и обвенчаться у нас, - проворчала разобиженная матушка.
– Занята раба Божия Елизавета, работает завтра, - вздохнул Василий Васильевич.
– В воскресенье бы приехала.
– Боится одна ехать. Времена неспокойные.
– Времена плохие, - согласился священник.
– Но вот сколько я здесь живу и сколько народу ко мне переездило, а ни с кем ничего плохого в дороге не случилось.
– Не хвастайся, отче, - осадила мужа Наталья Константиновна.
– Такой хвастун стал, не приведи Бог. Нахвастаешь беды! В Библии - может быть, вы, Вася, не читали про это - сказано, что была такая Ниобея, которая все хвасталась, что у нее десять сыновей, а у Бога Отца только один Сын. И Бог Отец покарал ее за хвастовство. Огненным огнем всех ее сыновей спалил до смерти.
– Наталия!
– прорыдал отец Василий, заливаясь багряной краской.
– Ну какая Ниобея в Библии! Где ты такую Библию видела?
– А разве не в Библии?
– искренне удивилась матушка.
– Да нет же! Ты свои рассказы мне рассказывай, когда никого нет в гостях. А то я когда-нибудь помру от стыда.
– Что он меня корит, Васенька?
– воззвала к Чижову пристыженная Наталья Константиновна.
– Скажи, разве нет в Библии про Ниобею?
– Нету, матушка, - улыбнулся Чижов как можно ласковее.
– Это из древнегреческой мифологии сюжет.
– А как же Гамлет сказал: «Шла в слезах, как Ниобея»?
– задала совсем уж сложный вопрос матушка.
Во дворе громко залаяли Остап Бендер и Муха. Кобелек отца Василия носил такую кличку за свою жуликоватость, а псица звалась Мухой за свою смоляную черноту.
– Приехал, кажись, кто-то, - пробормотал отец Василий, уходя от гамлетовского вопроса своей супруги.
– Хорошо бы!
– встрепенулась Наталья Константиновна.
– До чего ж тоскливо в меньшинстве встречать Пасху!
– Сыновья - никто не обещался?
– спросил Чижов.