Общество сознания Ч
Шрифт:
– Молодец, попяра, бодрости духа не теряешь, - похвалил «Ельцин».
– Может, когда и приду к тебе каяться. Нравишься.
– Вот он, ваш псевдо-Дионисий, - с удовлетворением обнаружил икону отец Василий, вытащил ее из шкафа, распеленал - она была завернута в полотенце.
Еще раз сморгнув слезы, которые все еще текли, Чижов увидел в руках батюшки небольшую и действительно черную иконку.
– Что это - «псевдо»? Ненастоящая, что ли?
– грозно прогудел из-под своей резиновой личины «Клинтон».
– Опять же поясняю, что это не сам Дионисий писал, а один из его многочисленных учеников, - терпеливо отвечал отец Василий.
– Видите, какое особенное письмо. Сразу видно - не Дионисий. Берите, коли пришли за ней. Видать, ценная. А так-то я стремлюсь у себя ценных икон не держать, чтобы не вводить в соблазн слабых мира сего, таких, как вы.
– Кончай агитацию, опиум, - усмехнулся из-под своей маски «Ельцин». Он взял из рук священника икону, разглядел ее как следует и засунул во внутренний карман куртки.
– Ну все, теперь спасибочки. Давай, друг Билл, вяжи попа. К стулу его. Руки к подлокотникам, ноги к ножкам. К вам еще кто-нибудь должен приехать?
– Завтра должны, - наконец-то подала голос Наталья Константиновна.
– Что ж вы, так нас и оставите связанными?
– так и оставим, - отвечал «Ельцин».
– Раз завтра кто-то приедет, спасут вас. Удобно, святой отец?
– Удобно, сынок, не волнуйся, иди с Богом, - отвечал отец Василий.
– Погоди, надо еще твою бабу и сына к кроватям привязать, а не то они так, спутанные, выбраться могут.
«Клинтон» привязал к кроватям сначала Чижова, потом Наталью Константиновну.
– А если мне с сердцем плохо станет или отцу Василию?
– спросила простодушная матушка.
– Ну, тогда исповедуйтесь друг другу и - в рай, - засмеялся «Ельцин».
– Нам же надо подальше отъехать отсюда, а то ж вы сейчас своего молодого в ближайший пункт, где есть телефон, отправите.
– Логично, - сказал Василий Васильевич. Глядя на спокойствие отца Василия, он тоже стал чувствовать, что ничего на свете не боится. Никаких издевательств, зверств, пыток.
– Какие-нибудь еще пожелания есть?
– спросил «Ельцин».
– Воды дайте напиться, а то ж до утра теперь не пить, - сказал отец Василий.
– Билл, дай им попить, - повелел «Ельцин». Давно уж было ясно, что он в этой банде из двух человек главный, а не так, как у настоящих Клинтона и Ельцина.
Резиновый президент Америки обошел всех троих связанных с матушкиной огромной чашкой, напоил.
– Вот еще, - сказал отец Василий, напившись.
– Скучно нам будет. Не в службу, а в дружбу: включите магнитофон. Вон он там, на подоконнике.
– Магнитофон!
– фыркнул «Клинтон».
– Магнитофон мы и сами прихватить с собой можем.
Чижов давно заметил, что тот шарит взглядом по избе, явно не желая ограничиваться одним лишь так называемым «черным Дионисием».
– Я те прихвачу, американская морда!
– осадил его наш всенародный.
– Да ладно тебе!
– возмутился неудовлетворенный Билл.
– Тут еще столько барахла натырить можно. Что мы, одну только эту копченую деревяшку?
– Дурень ты, Билли! Одна эта копченая деревяшка стоит в сто раз дороже, чем мы с тобой оба, вместе взятые. Иди включи людям магнитофон. Там с реверсом, батя?
– С реверсом, с реверсом, не беспокойтесь, всю ночь играть будет, только не громко сделайте, - сказал отец Василий.
Клинтон включил магнитофон, из которого тихо потекла музыка «Мечты» из «Детского альбома» Шумана.
– Похоронное что-то, - сказал «Клинтон».
– Шуман, - сказал «Ельцин».
– Не знал, что попы классической музыкой увлекаются. А джаз есть?
– Нету, - ответил отец Василий.
– Идите с Богом, кудеяры, а не то еще кто-нибудь заявится. Зачем вам и нам лишние переживания? Свет только включите маленький, а большой выключите.
«Ельцин» сам исполнил просьбу, погасил люстру, зажег настольную лампу. Еще свеча на столе горела в маленьком подсвечнике.
– А мне валидолину под язык подложите, если можно, - попросила Наталья Константиновна.
Они и это выполнили. Наконец собрались уходить.
– Там подсвечники еще золотые есть, - прогудел «Клинтон».
– Да не золотые они, родимец!
– воскликнул батюшка.
– Понял?
– цокнул языком «Ельцин».
– Пошли, Билли.
– И последнее, - окликнул их отец Василий.
– Чего еще?
– спросил недовольный «Клинтон».
– Как молиться-то за вас? Имена назовите свои, - попросил священник, и у Чижова мурашки по спине пробежали.
– Его - Билл, меня - Боря, - гоготнул «Ельцин».
– А под масками?
– серьезно спросил отец Василий.
– Апостол Петр и апостол Павел, - поставил окончательную точку в душеспасительной беседе «Ельцин».
– Эх, дураки, дураки, - вздохнул отец Василий, когда за окнами послышалось хлопанье автомобильных дверец, зажужжал мотор.
– Как не боятся душу свою этак губить! Безмозглые! Жалко их.
– Себя пожалей, - тихо, посасывая валидол, заметила матушка.
– Нет, их жалко, кудеяров, - продолжал батюшка.
– Может быть, не безнадежные еще. Вот ведь просьбы мои исполняли… А постепенно один страшный грех за другим засосут их.
– Жалей, жалей их, - продолжала тихо ворчать Наталья Константиновна.
– Лоб тебе вона как раскровянили. И вот я еще что замечаю: собаки поначалу очень лаяли, а потом умолкли, и теперь не слыхать. Не иначе как они потравили их, изверги.
Некоторое время в избе слышались только «Мечты» Шумана. Когда Чижов в прошлом году точно так же приезжал на Пасху, он привез отцу Василию в подарок магнитофон и множество записей. Батюшке нравилась красивая классическая музыка. И марши он тоже уважал. На играющей теперь кассете было разнотравье из самых известных и любимых мелодий. Шумана сменила «Павана по усопшей инфанте» Равеля, и отец Василий мрачно пошутил: