Очерки бытия российского
Шрифт:
Все равно приходит расплата.
Видишь, там, за вьюгой крупчатой
Меерхольдовы арапчата затевают опять
Возню.
Можно сколь угодно гадать о причинах удручающего исхода русской революции. Но мы не найдем убедительного ответа, пока не осознаем, что развитие дальнейших событий было результатом раскола российского сознания. Об этом Ахматова писала:
Когда в тоске самоубийства
Народ гостей немецких ждал,
И дух суровый византийства
От русской церкви отлетал.
Когда приневская столица,
Забыв величие своё,
Как опьяневшая блудница
Не знала, кто берёт её.
(Раздел5). Чрезмерно накопленная системой внутренняя энергия "ищет" пути её сброса дабы избежать взрыва. Для России этим путем оказалось
европейское учение марксизм. Как уже отмечалось выше, эпидемия безумия жестокости и жажды войны охватила не только Европу, но и страны всех материков, определяя тем самым господствующее мировое настроение. Где злоба, там нет правды:
Сколько понадобилось лжи
В эти проклятые годы,
Чтоб разъярить и поднять на ножи
Армии, классы, народы!
М. Волошин. 1921
Стар - убивать!
На пепельницы черепа!
– метался Маяковский в "пожаре сердца". Меерхольд признал его Базаровым русской революции.
"Всё, что накапливалось годами, столетиями в озлобленных сердцах против нелюбимой власти, против неравенства классов, против личных обид и своей по чьей-то вине изломанной жизни - все это выливалось теперь наружу с безграничной жестокостью. И чем выше стоял тот, которого считали врагом народа, чем больше было падение, тем сильнее вражда толпы, тем больше удовлетворения видеть его в своих руках. А за кулисами народной сцены стояли режиссёры, подогревающие и гнев, и восторги народные, не верившие в злодейство лицедеев, но допускавшие даже их гибель для вящего реализма действия и во славу своего сектантского догматизма. Впрочем, эти мотивы в партийной политике называли "тактическими соображениями". Эти слова Деникина можно отнести и к состоянию народов Европы. Россия представляла собой котёл, внутреннее давление пара в котором приближалось к разрушающей его отметке, тем самым она оказалась благодатной почвой для действий людей "без религии, как её учит церковь; без морали, как её предписывают люди; без дома и страны; без друзей, без страха" (У. Черчиль о революционере Савинкове).
В книге [49] С. Мельгунова приводятся имена наиболее активных членов ЧК под типичной рубрикой того времени - "страна должна знать своих героев". Это Землячка (Залкинд), Бела Кун, Г. С. Мороз (Шклов), Урицкий, Лацис, сподвижник Дзержинского в организации ЧК- Петерс. Это были люди "без дома" в буквальном смысле этого слова. Были они крысоловами русской революции. Один критик ассоциировал крысолова с Маяковским, но большинство с Троцким: -"Крошки мои, за мной! Я поведу вас на штурм проклятого режима!" Это один из образцов его агитации. Американский историк Патенауде (B. Patenaude) в книге "Троцкий" отмечал, что агитация была даром Троцкого [76]. В организации военных действий его участие было формальным лишь как создателя Красной армии. Этот период в истории России описан Цветаевой в поэме Крысолов, опубликованной в Праге в 1926 году. Проблема крысоловов как социальный феномен обсуждалась в Европе начиная с XV века. Ею интересовался Гете. Красная Армия не была армией революционных повстанцев, а всего лишь заблудившимся по дороге домой усталым от войны сбродом, насильственно загоняемым Троцким с помощью наемной гвардии в Красную армию, как загоняют скот на бойню. Такой видела Россию правнучка поэта Боратынского поэтесса Ольга Ильина во время своих блужданий в поисках мужа, ушедшего с Белой армией на восток [65]. По её словам, русский народ отвечал большевикам "пугающей усмешкой, сулящей неизвестное, усмешкой, ничем не похожей на ту иронию, которой научил нас Гейне и еврейство", ту иронию, которая спасала его политические стихи от подозрений в опошлении великих идей гуманизма в те революционные годы Германии. Что касается Троцкого, то жестокость его методов создания Красной армии оттолкнула от него многих его сторонников, облегчив, тем самым, победу Сталину. [76].
Вся сельская часть России пылала восстаниями против распространения большевизма, с которыми не могли справиться жесточайшие карательные экспедиции Тухачевского на западе России и Троцкого на её востоке [18, 19]. Главным поводом пересмотра кадрового состава партии большевиков стал Кронштадтский мятеж. Чистка началась 1-го августа, и до начала 1922 года из партии исключили 136 тысяч человек, то есть пятую часть всех членов. Уже в 1923 году превратили показательные суды и сфабрикованные обвинения в чистое искусство. В 1921 году Ленин писал наркому юстиции, что нужно "усиление репрессий против политических врагов Соввласти" и что для этого надо устроить ряд процессов в Москве, Питере, Харькове и "других важнейших центрах". Процессы должны быть "образцовыми, громкими, воспитательными", поэтому надо воздействовать "на нарсудей и членов ревтрибуналов через партию", чтобы научить их "карать беспощадно, вплоть до расстрела, и быстро". [45]. В итоге Ленин и руководство партии вынуждены были признать свои ошибки и изменить свою политику.
Для подавления волнений было решено заменить на продналог произвольную продразверстку. Идеологически это означало крутую смену курса, но в преддверии катастрофы с непредсказуемыми экономическими и политическими последствиями у большевиков не было выбора. "Экономическая передышка", по выражению Ленина, дала нужный эффект: крестьянские восстания прекратились, и были созданы предпосылки для улучшения продовольственного снабжения. Согласно исследованиям английского историка Р. Сервиса [19, 20], проведшего много времени в архивах КГБ, открытых в период перестройки СССР, среди большевиков по вопросу введения НЭПа единодушия не было. Одни были решительно против, другие соглашались с этим нововведением лишь при условии его временности. По-видимому, тайна пресловутой Новой Экономической Политики так и не найдет своего прояснения: то ли это была временная мера с целью потушить пожары крестьянских восстаний, охвативших Россию, то ли это было попыткой завершить захват власти, установив диктатуру новой советской буржуазии. "Над Лениным уже начинают посмеиваться, догадываясь, что большевики хотят стать буржуазией, но боязнь разделить участь дворянства их останавливает" - такое высказывание случайного встречного передал Пришвин в своем дневнике 1922 года.
С введением НЭПа отмечались и негативные явления. НЭП породил новую буржуазию, которая в своей беспечности и вульгарности превосходила буржуазию дореволюционную. Недолгий период НЭПа "был веком чудес, это был век искусства, это был век крайностей и век сатиры. Всю страну охватила жажда наслаждений и погоня за удовольствиями. Слово "джаз", которое теперь никто не считает неприличным, означало сперва секс, затем стиль танца и, наконец, музыку". Это в своем эссе "Отзвуки века Джаза" писал Фицджеральд об Америке того же времени, но эти слова в полной мере подходят и к Москве времён НЭПа. Люди, утомлённые революциями и войнами, жаждали праздника. Не простого удовлетворения повседневных нужд, а именно праздника, радости, удовольствия. "Индустрия удовольствий" не замедлила откликнуться. В помещении театра "Аквариум" устраивались весенние и осенние конкурсы красавиц, при этом победительницы награждались настоящими бриллиантами. В общем, возвращались старые времена. Воспрянув из пепла словно феникс, кинематограф обрушил на головы зрителей массу фильмов с участием мировых знаменитостей - Асты Нильсен, Мэри Пикфорд и Греты Гарбо. В кабаре, мюзик холлах, театрах миниатюр буквально яблоку негде было упасть. Вернулись из небытия скачки с тотализатором, воскресли извозчики, у дверей растущих, словно грибы после дождя, ресторанов и гостиниц появились осанистые бородатые швейцары. Фуражки, галуны, позолоченные пуговицы - и никаких маузеров с буденовками! Книжные прилавки оккупировали сочинения дореволюционных беллетристов - графа Салиаса, Шиллер-Михайлова, Шпильгагена и Боборыкина. Стали открываться новые театры. Газеты обрели дореволюционный размер и вновь стали интересными. Вместо устрашающих декретов они печатали слухи и сплетни о знаменитостях, рассказы о звездах кино, рекламные объявления и конечно же знакомили читателей с сенсационными новостями. Появились журналы. Интерес к жизни известных людей порой становился чересчур пристальным. Эстетический идеал времени НЭПа отражен на рис. III-6 и в популярном в то время стихотворении поэта Молчанова:
Люблю другую,
Она изящней и стройней,
И стягивает грудь тугую
Жилет изысканный на ней.
Тогда на Молчанова обрушился Маяковский, обвинив в постыдном мещанстве, не преминув добавить, что "эти польские жакетки" привозят контрабандой".
(Раздел 6). "Бог за мир взимает дорого!" (Цветаева). Циничное и алчное поведение новой буржуазии возмущало даже интеллигенцию, осуждавшую большевизм. Столько крови было пролито, столько судеб было изломано, и всего лишь ради того, чтобы возникла новая буржуазия, более омерзительная, чем прежняя! НЭП воспринимался многими слоями населения как обман, как предательство. Для тех, кто верил в возможность создания новых, некапиталистических отношений, время было трудное. "Немало людей с революционным прошлым очутились за его [корабля революции] бортом, - так выразил дух времени писатель Н. Асеев.
– Немало жизней сломалось, не осилив напряженности противоречий". Нэпманы подписали себе приговор. Новая жизнь оказалась более вульгарной и грубой, чем та, дореволюционная, и оттого не могла длиться долго.
Метания между капитализмом и коммунизмом не предвещали для экономки страны ничего обнадёживающего. После введения НЭПа экономика снова стала развиваться, но реформы шли вразрез с идеологией, и партия не без основания опасалась, что частичное возрождение капитализма может угрожать монопольному положению большевиков в обществе. Поэтому экономическую либерализацию нужно было дополнить усиленным политическим контролем. В итоге ЧК (с 1922 года ГПУ) получила расширенные полномочия, а за 1920-1923 годы количество концентрационных лагерей увеличилось до 315. В 1921-1922 годах были ликвидированы все остатки гражданских свобод. Установившаяся в стране диктатура была введена и в самой партии, а летом 1921 года прошла внутрипартийная чистка кадров. "Русские марксисты-недоучки с ропотом стали покидать ряды партии". (Пришвин).
Политика Ленина металась от преследования буржуазии, до попустительства её разгулу. В 1920-е годы выкристаллизовались "классические советские качели: в каждый нужный власти момент поднималась то одна, то другая их чаша, как-то: патриотизм - хорошо, и интернационализм - хорошо, а буржуазный национализм - плохо, и безродный космополитизм - плохо ... и революционная романтика - хорошо, и правда жизни - хорошо, а очернительство - плохо, и лакировка - плохо; одновременно ... "за интернационализм" - "против космополитизма", "за романтику" - "против лакировки" и т. д. Вся история советской политики и культуры - игра на таких качелях. Эти качели можно еще представить в виде чисто репрессивного механизма: образующиеся "идеологические ножницы" всякий раз легко превращаются в гильотину для удаления вредных теперь для власти голов", - писал Добренко [37]. Все были застигнуты врасплох, не понимая в какую сторону качнутся политические качели в столь скором беге времени. Большевики, не набрав достаточной силы и осознавая отсутствие поддержки со стороны населения, выжидающего определённости, начали действия с осторожностью. Тем не менее "я не примкнул к ним [большевикам] оттого, что видел с самого начала насилие, убийство, злобу, и так все мое сбылось" - в такой лаконичной форме обобщил Пришвин мнения многих очевидцев.