Океан в изгибах ракушки или Синяя рыба
Шрифт:
Весь долгий путь он размышлял о трагедии, не в состоянии смириться с ней. Едва ли что-то могло отвлечь его от этих дум, разве что раздавшиеся у самого его уха детский голос:
– Ты что, уже соскучился и пополз ко мне навстречу?
Пар сам чуть не сорвался со скалы. Причём дважды: первый раз – от неожиданности, второй раз – от осознания того, что он слышит привидение. Он медленно обернулся, но вместо неупокоенной души увидел живую девочку из плоти и крови, которая радостно карабкалась вверх.
– Как… как это ты так?..
– Что? Прыгаю по камням? Да просто: разгоняешься, как следует, и цепляешься – здесь нет ничего сложного. А вот как у тебя получается никогда не отвечать, когда тебя люди спрашивают – это и вправду достойно
– Нет, я не про то, как ты лазаешь по горам. Как ты жива осталась? Зацепиться ты не могла, да и… погоди, ты что-то спросила?
– Да, я спросила, скучал ли ты по мне? – пробурчала недовольно Мия.
– Я не думал, что вообще тебя увижу – не то, что скучать. Я испугался за тебя. Я думал – ты умерла.
– Нет, я не умерла, – девочка как-то притихла и засмущалась. – Я… я не умею.
– Не умеешь? Чего не умеешь? – удивился Пар.
– Умирать не умею. Я маму потеряла, а она не успела меня научить умирать. Но это пока! Когда я её найду – обязательно спрошу!
– А что там уметь? Там и уметь нечего, – в конец растерялся Пар.
– А я вот не умею, – начала уже злиться Мия. – Мне мама всегда говорила фразу: «Там уметь нечего». Во всём так: когда надо чай приготовить, постель застелить, шнурки завязать. Всё это вроде просто, а у меня не получается. У всех получается, а у меня – нет. Я бестолковая – это мне мама тоже говорила. Но она так не со злости. Это потому что мы вдали от всех жили. А потом я стала сбегать, и добрые люди меня научили. Смеялись, правда, но научили. Только вот умирать – не умею, – девочка начала хныкать.
– Ну-ну. Перестань! – начал утешать её Пар. – В конце концов, это здорово, что ты не умеешь умирать. Очень здорово! Ты говорила, что твои родители потерялись. Здесь, в горах?
– Нет, там, в лесу. Но я там как будто всё переискала. Ну, раз спросил, слушай!
И она рассказала свою историю, как здесь очутилась. Её мама стала забывать всё и всех на свете. Такие приступы амнезии у неё уже случались, сопровождаясь вспышками агрессии, и отцу приходилось каждый раз напоминать супруге их счастливую совместную жизнь. Опасаясь того, что такие приступы начали случаться всё чаще, Мия стала сбегать из дома. И однажды она оказалась в Лесу Теней. Когда спустя несколько дней скитаний она поняла, что заблудилась, её нашли родители. Отец как будто знал эти места, и рассказал, что здесь живёт какой-то колдун, способный помочь недугу её матери. Поэтому, вместо того, чтобы повернуть назад, они стали искать волшебника. В первые дни всё было замечательно: земля была тёплая, деревья были высокие и красивые, а листопад, сходящий с них, просто завораживал. Родители Мии видели всё немного иначе, и девочке каждый раз приходилось их одёргивать, чтобы те не натворили глупостей. Но потом лес начал меняться. Он уже не был таким светлым и красочным, как раньше – теперь его название «Лес Теней» полностью себя оправдывало. По ночам длинные сухие ветки будто бы покачивались от рук блуждающих вокруг привидений. Всё стало мрачным, и мрак этот исходил не только из спрятанного солнца, но из каждой трещины, из каждого листа, из каждой травинки. А потом они проснулись в огне. Кругом полыхал костёр. Он перекидывался с дерева на дерево, окружая их со всех сторон. Мать тогда крикнула Мие строго и властно: «Беги!». И девочка побежала. Мать осталась с отцом, который всё ещё спал и никак не мог проснуться. Мать трясла его, что-то кричала, но он так и не открывал глаза.
– Устал, наверное, от предыдущего дня, – вспоминала Мия, объясняя его столь долгий сон. – Мы в тот день очень долго шли и почти не делали привалов.
Родители её остались позади, зато впереди всё было окрашено алым маревом. Куда бежать? К чему? От чего? Девочка не знала. Было очень жарко. И больно, когда огонь перекидывался на одежду. А он перекидывался часто, потому что не раз приходилось проскакивать через стену окружившего её пламени.
Когда пожар прошёл, и всё успокоилось, Мия пошла назад, искать папу и маму. Но заблудилась. Не нашла она ни их, ни выхода из леса, как бы долго ни плутала. В итоге она вышла к этой огромной скале, на которой они с Паром и встретились. Здесь она и осталась играть сама с собой, пока мама с папой не придут и не заберут её. Игры эти очень хорошо помогали ей отвлечься. Днём чувство голода и одиночества не давали ей покоя, поэтому она придумала себе разнообразные забавы: то прыгала со скалы, представляя, что она птица, то карабкалась по деревьям, словно мартышка, то мастерила художества из листьев и камней. Но ночью, когда время игр заканчивалось, а на землю опускались мрачные тени, она плакала. Она плакала, потому что не могла найти мать, она ревела от мелких неудач, от голода – от всего, от чего может плакать ребёнок, в том числе и от надуманных страхов. Под эту горечь и нервные всхлипы, изнеможённая, она засыпала. И так каждую ночь.
Под наплывом воспоминаний после рассказанной истории, при первом же ночном привале на уступе, Мия нашла в горах углубление и забилась в него, как мышонок. Но громкое сопение и еле сдерживаемые всхлипы выдали её. Пар нашёл девочку в слезах.
– Что с тобой? – спросил он.
– Я потеряла гребень. Он мамин. Мне его мама подарила. Я носила его, как амулет, надеясь, что он поможет мне найти её. Как маячок, понимаешь? А теперь его нет.
– Этот? – Пар достал из сумки найденный деревянный гребень и положил его рядом с девочкой.
Она посмотрела на него и усмирила свои слёзы. Хотя ей и было больно в душе, её крик больше не вырвался наружу. Он разрывал её изнутри, но она не выпустила его. Расчёска была лишь поводом для слёз, причин же было куда больше. Но продолжать горевать было уже неловко. Она улыбнулась другу в ответ – какой-то неправильной, кривой улыбкой, но другой у неё не получалась, обняла его и поцеловала в щёку. Больше она не плакала, не проронив до самого утра ни звука.
Пара нельзя было назвать трусом. В чём-то он был даже смелым. Напади на него даже сам дьявол, Пар без промедления бы дал ему бой. Но что делать, если этому дьяволу всего восемь лет?
– Ту-ту-ту! – кричала Мия на ухо спящему юноше. Это была имитация выпускаемого из состава пара.
– Ты когда-нибудь слышала про шашлык из маленьких крикливых девочек? А то я с утра чертовски голоден.
– Доброе утро, Паровозик. А я всё думала, как тебя разбудить? Вот и решила старым вокзальным способом.
– Ага, ну, давай, удачи, – юноша хотел было лечь на другой бок, отвернувшись от утреннего кошмара, но Мия ему не дала.
– Нет, пора вставать! Я хочу кушать!
– Хорошо, хорошо, – сдался Пар, – только после завтрака напомни мне тебя убить.
– Но я же не умею умирать…
– После того, как я от твоих криков едва не оглох, меня это не остановит. Ты такой сон прервала!
Девочка вопросительно посмотрела на него.
– Мне снилась Юна, – пояснил Пар.
– Звучит знакомо. Это рыба такая?
– Нет, это девушка.
– А кто она? – спросила Мия, пододвигая ему сумку с припасами.
– Юна – самый светлый и самый добрый человек в мире! – мечтательно произнёс Пар.
– Вообще-то меня зовут не Юна, а Мия. Но я рада, что ты меня оценил. Готовь, давай!
Пар принялся раскладывать еду, делясь своими чувствами и сравнивая себя с птицей, а Юну – с потоком воздуха под своими крыльями.
– Да, я поняла, что ты влюбился в какой-то ветрюган. Что, всё настолько запущено? – жуя, произнесла девочка.
– Любишь ты перебивать взрослых! – сделал ей замечание юноша.
– ПАРдон, – с сарказмом извинилась маленькая леди.
Ещё некоторое время они сидели молча. Пар не решался продолжать разговор.
– Так что там за Юна?
– Мы жили по соседству. И выросли вместе. Она всегда была очень весёлой, задорной, но при этом – странной. Не каждый раз я понимал, о чём она говорит, но это было забавно.