Она уходит по-английски
Шрифт:
– Максим, не откажись угоститься сэндвичем с курицей. Моя дочь сама их приготовила дома. Очень недурные сэндвичи на вкус.
– Спасибо, но мне не хочется есть.
– Тебя не просит никто сейчас его есть. Ты возьми, пока дают.
– Хорошо, - сказал я и принял у него сэндвич.
– Откуси хотя бы.
Я откусил. Вата ватой. Вкуса вообще не чувствовал.
– Спасибо большое, э... как вас по имени?
– Катя, - ответила девушка.
Она произнесла это без улыбки, с которой обычно девушки отвечают незнакомцам.
– А меня Максим зовут.
– Очень приятно, Максим, - сказала она.
Они продолжили беседу о будущем какой-то квартиры, а я погрузился в свои мысли.
– Где врачи? Даже медсестер ни одной не видно. Жутковатое место. Если бы не этот Валера и его дочь, я бы с ума тут, наверное, сошел. Хотя, что Валера? Он сам, как будто порождение этого хмурого неприветливого подвала. Дочь такая же. Сэндвич - и тот без эмоций. Сейчас бы Катин съесть сэндвич.
Постойте-ка... Я начал медленно поворачивать голову в их сторону, уже все понимая, но еще с мизерной надеждой, что, может быть, ошибаюсь, и с каждым градусом поворота головы меня охватывал какой-то животный ужас.
– Не может быть!
– крикнул я про себя, еще раз взглянув на дочь Валеры.
– Это что сон?!
Валера повернул голову и пристально на меня посмотрел, как будто услышал мой вопрос. Страх усилился, когда я заметил в уголках его губ еле заметную улыбку на фоне все того же неподвижного лица. Правда, он тут же снова повернулся к так называемой дочери. Я закрыл глаза. Потом открыл. Еще раз посмотрел в их сторону. Да. Ошибки быть не может. Эта Катя - моя Катя, только немного постаревшая, что ли. На вид ей можно было бы дать не больше тридцати, элегантнее одета, чем моя жена, но все-таки это Катя, ошибки быть не может.
– Катя, - позвал я тихо про себя.
– Да?
– повернув голову, спросила она тоже молча.
– Нет, ничего, - продолжая этот немой диалог, ответил я.- Извините. Ошибся.
Она еще посмотрела на меня несколько секунд, потом сказала отцу, что, мол, пора идти, поцеловала его, убрала контейнер из-под сэндвичей назад в бумажный пакет и вышла через массивную металлическую дверь.
– Как тебе моя дочь?
– спросил Валера, спустя несколько минут.
Я оторвался от двери.
– Хорошая, - ледяным голосом ответил я.
– Не то слово, - поддержал он, откусив кусок сэндвича.
– Ее мать с отчимом погибли восемь лет назад, по дороге на дачу. Машину вынесло на встречную полосу. Отчим сразу скончался, а мать еще неделю в коме пролежала на искусственной вентиляции легких. Я единственный близкий человек у нее остался.
– Жизнь - не подушка на пуху, - как говорит моя бабушка.
– Не взобьешь.
– Жизнь у нее не сахар была. Всего сама добилась. Сейчас большой начальник.
– А дети есть?
– На втором месяце беременности сейчас вроде как, но говорит, что без любви живут с мужем. Печально. Без любви никак нельзя жить. Любовь все проблемы и трудности перемелет. Я уже ребенку не завидую. Будет как наковальня между молотами.
– Странно. Любой мужчина слюной может изойти, пока она дорогу перейдет.
– Это точно. Я ее сразу своей признал. Такая красавица.
– А как мужа зовут?
– Егор.
– Егор...
– Егор, Егор, - пробурчал Валера и уставился в газету.
Я уже и не знал, о чем думать. Бывают же у людей двойники. Тем более эта Катя старше моей жены почти на десять лет. Может быть, сестра какая-нибудь дальняя? Нереальное, конечно, совпадение. Поговорить бы с ней с глазу на глаз.
– Она завтра опять придет, - сказал Валера, не поднимая головы.
– Узнаешь ее поближе да поговоришь, если захочет.
– Хотел бы знать, кто ты сам такой?
– спросил я про себя и пристально стал наблюдать за реакцией соседа.
Но ее не последовало. Как и до этого - ни одна складочка на его лице не пошевелилась. Усы тоже не шевельнулись.
Мы немного полежали, потом Валера предложил сыграть партию в нарды. Я отказался. Какие могут быть нарды в таком месте?
– А вы не знаете, где мои вещи?
– спросил я, чуть погодя.
– Мне бы мобильный телефон взять позвонить родным, а то они волнуются.
– Все личные вещи забирают после поступления, - ответил Валера, подбрасывая в руках кубики.
– Ты не беспокойся, здесь ничего не пропадает, да и позвонить, отсюда не получится. Это же подвал.
– А стационарный телефон? Как- то ведь можно связаться из этого бункера?
– Телефон есть в коридоре, на посту, но я не уверен, что он работает.
Я, опираясь, на руки приподнялся с кровати.
– Осторожней. С непривычки голова может закружиться.
– Да-да, понимаю, - сказал я, вставая.
Как ни странно, но головокружения не было. Медленно, взвешивая каждый шаг, я направился к двери. Пришлось идти босиком по холодному и слегка липкому полу. Я оглянулся. Валера сел по-турецки и читал газету.
За дверью было еще темнее, чем в комнате. Весь длинный коридор освещала всего одна лампочка, как ночью в тихом парке обычно освещается лавка вдалеке. Осторожно двигаясь вперед, ведя рукой по шершавой стене, я увидел пустую будку поста медсестры и направился к ней. Внутри на столе стоял старый дисковый телефон и лежал закрытый дежурный журнал.
– Музей какой-то, а не больница, - подумал я.
Сняв трубку и набрав домашний номер с кодом Москвы, я услышал лишь прерывистые короткие гудки. Набрал сотовый номер жены. То же самое. Повесил трубку и выдвинул ящик стола. В нем лежал огрызок карандаша, градусник и несколько отсыревших сигарет.
Несолоно нахлебавшись, я вернулся обратно и лег на койку.
– Неужели так плохо с местами, что пришлось пациентов помещать в этот подвал? Зачем меня тут держать, если я себя так здорово чувствую?