Она уходит по-английски
Шрифт:
Муж мне никак не помогал, только если с ребенком посидит иногда, и то, когда трезвый. Хорошо хоть по бабам не бегал и драться не лез. Хоть в чем-то мне с ним повезло.
Я раньше вообще нехозяйственная была. Когда деньги появились, прислугу наняла даже, а тут приходишь домой, готовишь ужин, кормишь сына, мужа кормишь, потом даешь лекарства сыну, занимаешься с ним упражнениями, которые составила специально врач. Только сторожа - соседа до последнего держала. Работал за копейки.
Самой порой даже некогда маникюр сделать, к парикмахеру сходить. Подруги звонят,
В общем, в тот вечер мы поехали к ней на квартиру и занимались любовью всю ночь, выпивали, закусывали. Ох, и горячая она была штучка, скажу тебе. Так мы начали с ней встречаться. Наверное, если бы не встреча со мной, к своим сорока пяти выглядела бы она на все шестьдесят: разбитая, не нужная ни мужу-выпивохе, ни даже больному сыну, который тяготился ее заботой. Как будто проклял кто.
– А родные остались?
– Никого. К тридцати сиротой полной осталась.
– Печально.
– Ну, так вот мужу про меня она ничего не говорила. Он все равно не интересовался ее жизнью, проводя все свое время либо на рыбалке с мужиками, либо лежа на диване с пивом. Программу минимум он свою-то ведь выполнил на жизнь.
– А вы ее любите?
– Какая любовь может быть в наши-то годы, Максим? Нам хорошо, пока вместе, и ладно. Я не вмешиваюсь в ее жизнь, она не вмешивается в мою жизнь, но зато даю ей самое главное.
– Что же?
– с неподдельным интересом спросил я.
– Ощущение, что она все-таки женщина, а не пустое место. Ребенок с мужем высосали из нее все соки. А ты бы видел, какой она была интересной женщиной раньше, судя по фоткам. Случайно увидел одну в паспорте под обложкой с задней стороны. С каким-то молодым парнем в обнимку. Ровный загар с головы до пят, улыбка от ушей.
– В паспорте?
Валера повернул голову. Уголок рта приподнялся.
– Да, в паспорте. Ее сумка упала однажды со столика, и оттуда вывалился документ вместе с косметикой и прочим барахлом.
– А, понятно. Может, с мужем она там?
– Нет, мужа своего она мне показывала, да и там она совсем молодая, не больше двадцати. Другой кто-то. Я не стал спрашивать кто. Может, с первым мужем.
– Понятно, - сказал я зевая.
– А позвольте спросить, вы с каким заболеванием тут лежите?
– Сердцем страдаю еще с детства. Подлечат и домой. Опять подлечат и опять домой. Я местный.
– Нужно было попросить эту женщину позвонить на улице моим родным и жене, - дошло до меня.
– Сказать, где я и что со мной.
Отругал себя, что не додумался сразу.
– А почему нас не кормят?
– спросил я через какое-то время.
– Нас что решили уморить голодом?
– Кормят, почему же не кормят, но домашняя еда всегда лучше. Домом пахнет. Вот и приносят мне еду то дочь, то Катя, то мать. Не могу я жрать их кашу и гуляш пресный.
– Ну, вам приносят, а мне-то нет. Если бы не ваш сэндвич и запеканка, что бы я ел?
– Это же провинция, что ты хочешь.
– Да уж.
Немного полежал, а потом решил провести ревизию своего ящика. Помимо ложки, вилки, металлической кружк обнаружилась еще старая зубная щетка и чистое вафельное полотенце. Это было кстати. Встал с кровати и решил почистить зубы. На раковине стояла коробочка зубного порошка.
– Сто лет такого не видел, - сказал я, разглядывая белую коробочку.
– Хорошая вещь, кстати, - ответил Валера.
– Лучше него пока ничего не придумали. Пользуйся.
Я тщательно почистил зубы, умыл лицо.
Перед сном решил еще раз выйти в коридор размяться. Все также мерцала одинокая лампочка. Все также были слышны короткие прерывистые гудки в трубке. Я прошел дальше по коридору и за поворотом увидел дверь лифта. Я нажал на кнопку вызова.
Двери открылись. Зашел внутрь, но дальше дело застопорилось. Лифт приводился в движение специальным ключом. Я такую систему уже видел в некоторых стационарах. Это сделано специально, чтобы пациенты не ходили по этажам без присмотра. Уехать не получилось. Жаль. Ладно, придется подождать до завтра и все выяснить у врача.
Не понимаю, зачем мне тут находиться. Чувствую себя хорошо. Одышки нет, как и слабости в ногах. Температуры тоже нет. Да и что это за лечение, если ни таблеток, ни капельниц? Давление даже никто за день не смерил. Должны же быть тут дежурные врачи?
По пути назад в палату я обнаружил также узкий проход, совершенно никак не освещенный. Просто ощупывая стену рукой, чтобы не споткнуться, я чуть не упал вбок, когда моя рука не нашла опоры. Через два-три метра уперся в массивную дверь. Дернул, но она была заперта. Приложил ухо. Прислушался. За дверью кто-то стонал. Я дернул еще раз, но безрезультатно.
– Вы, случаем, не знаете, что там за дверь в темном коридоре? Куда она ведет?
– Дверь? А... Это вход в реанимацию. Она всегда закрыта от посторонних. Тебя оттуда перевезли сюда.
– А там есть дежурный врач?
– Зачем он тебе сейчас? Завтра будет тебе врач.
– А как же? Вдруг плохо станет.
– Кому? Тебе, что ли?
– Да хотя бы тому, кто в реанимации.
– Тому, кто в реанимации, уже никакой врач не поможет. У нас в стране в реанимации кладут не лечить обычно, а доживать. Скажи спасибо, что ты сейчас тут, на этой скрипучей койке, а не там.
Я вздохнул. От мысли, что придется спать в таком мрачном и жутковатом месте, да еще с этим странным типом становилось не по себе. Вообще откуда у его дочери и любовницы ключ от лифта? Пускай и мне ключ дают. Нужно отсюда выбираться.
Я отвернулся спиной к соседу, поджал под себя ноги и попытался уснуть, не зная даже, день сейчас или ночь. Свет сюда не проникал. Часов не было. Надежды на свои давно сбившиеся биологические часы было мало. Катя.... Где ты сейчас? Почему тебя нет рядом? Сейчас ты нужна мне, как никогда.