Она уходит по-английски
Шрифт:
Как не поступать, он не объяснил. Повесил трубку. Вот и все. Кстати, мы как раз разговаривали, если не соврать, перед тем, как случилась та трагедия. А еще, когда мать привезли в реанимацию, меня пустили в бокс. И вот, вся в слезах, ссадинах и порезах, собравшись уже на выход, я бросила взгляд на зеркало по привычке, посмотреть, не размазалась ли тушь.
– И что?
– И чуть не упала от неожиданности. Вместо себя в отражении я увидела Максима, который смотрел на меня. Мне стало дурно, меня вывели под руки, напоили какой-то пахучей жидкостью и отпустили домой.
– Вы ни о чем не жалеете?
– О чем я могу жалеть? Мне уже за шестьдесят. Для меня мои отношения с сыном остались самым важным. А муж для меня фантом. Фантом молодости и беспечности. А сын, вот он, живой, рядом. Это мое настоящее, а прошлое - это пыль, вызывающее разве что аллергию.
– Ну, я имею в виду, что, может быть, нужно было как-то побороться за свое счастье. Раз любили.
– Пустое это все. Как было, так было. Меня в те дни саму нужно было класть в Кащенко на лечение.
– И что с ним сейчас вы не знаете?
– Нет. Первое время мои родители еще говорили, мол, видели сегодня, видели вчера, а потом я запретила о нем упоминать. Зачем? Разошлись и ладно. Он своей дорогой пошел, я своею. Жизнь, как говорят в народе, не поле перейти.
– Это Пастернак говорил в своих стихах.
– Кто?
– Писатель такой русский был. "Доктор Живаго" написал.
– Не знаю такого.
– И вам за все время даже не захотелось его найти и поговорить? Вас вообще не тянуло к нему?
– Нет. Врать не буду. Вспоминала. Плакала в подушку первое время, но с годами боль притупляется. Он дал понять, что видеть меня не хочет больше. Я особенно не противилась. Я понимала, что с ним теперь так жить, как я мечтала в молодости уже не смогу.
– На широкую ногу?
– Типа того. На пенсию его, что ли, жить? Пришлось бы на себя все взвалить, а я девушка тогда была, и мне еще хотелось погулять, для себя пожить.
– Понятно, - сказал я, вставая с табуретки.
– Ты пойми, парень, что судить людей сложно, у всех рыльце в пушку. Проживи жизнь сначала, а потом суди кого-то. Я уже говорила, что когда ты молод, то видишь мир в ином цвете. Мы с ним были очень разные. У нас все равно не было общего будущего. Так что хорошо, что так все разрешилось.
– Да я и не сужу. Спасибо за разговор.
– Ты обещал с сыном поговорить, помнишь?
– Помню.
Я осмотрел себя. Ущипнул себя со всей силы до боли.
– Это не сон, - сказал я себе.
– Боль настоящая. Это просто кошмар наяву.
Глава 9
– Дочь, я тебе говорю, что ты не обязана приходить ко мне каждый день.
– Пап, я сама этого хочу. Ты не можешь мне запретить.
Валера обнял Катю.
– Я понимаю, что не могу, но зачем же каждый день приходить. Тебе ведь приходится каждый день стоять по три часа в пробках, чтобы добраться сюда после работы. У тебя из-за меня совсем нет времени на личную жизнь.
– У меня есть дома муж, кошка и попугай. За ними смотрит домработница. Чего еще желать для полного счастья? Вот ребенок на подходе.
– У тебя есть домработница?
– Да. Что в этом такого?
– Ну, это же дорого, Катенька.
– Не дороже денег, пап. Я могу себе это позволить.
– Не спорю, дорогая. Можешь.
– А куда твой сосед, Максим, ушел?
– спросила Катя.
– Так, кажется, его зовут?
– Максим. Все верно. Он, видимо, прогуливается по коридору. Молодой. Это мы все лежим и лежим.
– Понятно. Ну ладно, пап. Ешь роллы, угости соседа, а я побежала. Мне еще сегодня отчеты кропать.
– Давай, беги, дорогая.
Валера ее поцеловал в щеку. Катя встала, взяла сумку и, помахав отцу рукой, вышла за дверь.
Я стоял у лифта, прислонившись к холодной стене, решив, что подожду дочь Валеры здесь. Делать было нечего. Оставалось только ждать. Через некоторое время я услышал, как по полу застучали каблуки. Катя приближалась. Сердце начало стучать все сильней. Это уже была не пожилая Екатерина Валерьевна за шестьдесят, в которой мало что осталось от прежней Кати, которую я знал, это была тридцатилетняя девушка.
Кроме нескольких мимических морщинок на лице и шее, да пары лишних килограммов в талии, время почти ничего в ней еще не изменило. Она выглядела еще даже лучше, чем та, на которой я был женат. Дорогая, со вкусом подобранная одежда, туфли на высоком каблуке и грудь. У нее была грудь больше, чем у моей Кати. "Что ж, - подумал я.
– Она всегда хотела иной размер".
Увидев меня в сумерках коридора, она остановилась.
– Добрый вечер, - сказал я, улыбаясь.
– Извините за бестактность, но мне хотелось с вами немного поговорить.
– О чем?
– спросила она, ускорившись к лифту.
– Понимаете, Екатерина Валерьевна, я человек молодой. Тут сами видите - не Иваново. Хочется с кем-нибудь поболтать. А вы единственная в своем роде сюда приходите, хотя не понимаю, как. Медсестра говорит, что сюда проход закрыт, и в списках посещений никого нет.
– Медсестра? Никогда тут не видела медсестры. Я только с врачом общаюсь. Да и, если есть тут медсестра, то она, видимо, головой рехнулась, вот и мелет всякую чепуху.
Она попыталась зайти в кабину лифта, но я заградил ей путь рукой.
– Что вы себе позволяете?!
– Успокойтесь. Что вы так нервничаете. Я лишь хотел, что бы вы со мной поговорили.
– Молодой человек, я спешу. Мне некогда с вами разговаривать.
Она отстранила мою руку и подошла к лифту.
– И как же вы собираетесь уехать? У вас есть ключ?
– Нет. Ключа у меня нет. За мной приедет вахтер.
– Вахтер, говорите. Ну-ну.
Но вдруг кабина в шахте лифта действительно ожила и начала спускаться. Катя повернула ко мне голову, измерила меня сверху донизу взглядом и вновь повернулась к лифту.