Она уходит по-английски
Шрифт:
Глава 8
Я проснулся от страшных криков. Чуть с кровати не свалился. Валера стоял босиком в проходе и пристально всматривался в темноту.
– Что там происходит?
– спросил я осторожно.
– Кого-то новенького привезли в реанимацию. Вроде как женщина. Пожилая.
Я встал с койки и подошел к нему посмотреть, но ничего не увидел. Сразу же
– Уже завезли каталку, - сказал шепотом Валера.
Из темноты вышла женщина в белом халате и прошла к будке поста.
– Это ваша мать там?
– Да. Она самая. Скоро будет разносить лекарства, далее завтрак, опосля мытье полов. Все как всегда. Как я заболел сильно, она попросилась сюда на работу. Сначала просто работала уборщицей, потом ввиду ее медицинского образования взяли на половину ставки медсестрой. В этот подвал с плесенью на стенах и мышами никто не шел работать, а она согласилась, лишь бы быть со мной рядом. Один я у нее и за это всю жизнь страдаю. Пытается на мне свои грехи замолить. Тошно.
– Мать не выбирают, - сказал я, возвращаясь в кровать.
– Поздно из себя мать строить, - сказал Валера и вернулся на свое место.
– Раньше нужно было думать, а не по мужикам бегать.
Я умылся, почистил зубы, вытер полотенцем подмышки и шею. Потом заправил койку.
– А душа тут нигде нет?
– Только салфетки влажные.
– Жаль.
Маме Валеры было за шестьдесят. Светлые волосы аккуратно уложены под платок. Никаких украшений и косметики на ее лице уже давно не было. Строгий, равнодушный взгляд. Когда она зашла к нам, то положила на мою тумбочку небольшой кулек и поставила стакан воды. Сказала выпить после завтрака. На мой вопрос, что это за таблетки, она ответила лишь с презрением:
– Вам врач назначил, значит пейте. Какая вам разница.
– Большая разница, - ответил я.
– Пока я не увижу врача и не поговорю с ним, пить ничего не буду.
Она еще раз смерила меня презренным взглядом и повернулась к Валере:
– Сынок, вот выпей таблетки после еды. Я сейчас принесу кашу и какао.
– Да отстань ты со своей кашей и какао. Оставь меня в покое уже, наконец.
– Ну что ты такое говоришь, Валерочка? Я пойду, схожу за кашей.
– Иди с глаз моих долой.
Она вышла в коридор. Я подскочил с кровати и выбежал вслед за ней.
– Подождите. Вы меня поймите. Я вчера очнулся непонятно где. Связаться с родными не могу. Хорошо, хоть ваш сын меня покормил. А представьте, если бы я был тут один?
Она посмотрела на меня пустыми глазами, а потом сказала:
– А вы думаете, что не один?
И пошла к будке. Я вновь ее нагнал.
– Что вы хотите этим сказать?
– Ничего, - ответила она, делая какую-то запись в журнале.
– Если бы вы были не один, молодой человек, то не попали бы сюда.
– Куда сюда-то? Я и хочу понять, куда я попал? И почему меня тут держат? Если я болен, то лечите, если нет, то выпускайте.
– Вы больны, молодой человек. Давно больны. Мы все давно больны. Идите к себе. Я скоро принесу завтрак.
– Можно еще один вопрос?
Она кивнула.
– Телефон не работает? Позвонить отсюда как-то можно?
– Телефон сейчас не работает. Неполадки на линии.
– А сотовый?
– Здесь не берет.
– А ключ от лифта вы можете мне дать? Я хочу подняться наверх и как-то связаться с женой.
– Это уже как минимум три вопроса, молодой человек. Пациентам не разрешается пользоваться лифтом без персонала.
– Ну отвезите, пожалуйста, меня тогда наверх! Прошу вас! Или свяжитесь с моей женой. Скажите, где я и что со мной.
Она подняла на меня взгляд.
– Молодой человек, не вынуждайте меня колоть вам успокоительное, у нас и так его мало осталось. Ваши родные в курсе о вас. Это все, чем я могу вам сейчас помочь. Идите и отдыхайте.
Я хотел еще что-то сказать, но не решился. Женщина была непробиваема.
В курсе они. Как же они в курсе, если никого нет? Катька должна была уже тут быть первой, если бы знала.
Валера сидел и читал газету. Я лег на койку и закинул ногу на ногу.
– Дурдом, извините, конечно, но ваша мать, упертая, как слон. Позвонить нельзя, ключ не даст. Говорит, что мои близкие все обо мне знают. Тогда где они?
– Если говорит, что знают, значит, знают. Потерпи. Моя мать невыносима, но если что-то говорит, значит, так оно и есть.
Я только вздохнул.
Каша была никакая на вкус. Один большой комок овсянки. Какао было холодным. Лучше бы наоборот. Таблетки я проглотил. Во рту появился металлический привкус.
– Ты не обращай на нее внимания. Два раза замужем была. Родила вот меня, с детства больного и хилого. Когда я был маленьким, она встретила одного мужика и стала изменять отцу. Они встречались около двух лет, потом он исчез, прихватив с собой все ее накопления и деньги от проданной квартиры. Вот и озлобилась совсем.
– Что-то тут у всех женщин прямо не жизнь, а драма, - почесав живот, сказал я.
– С отцом вскоре развелась, - продолжил Валера.
– Это был последний гвоздь в ее личной жизни, который забил крышку. Молодость и красота тела ушла. Осталось лишь разбитое сердце, десяток морщин, да болезненный сын. Когда я начал болеть все чаще, мои почки и сердце лихорадило, за мной потребовался постоянный уход. Она вышла на пенсию и посвятила свою жизнь мне, так как больше было некому.
– А ваша дочь и любовница, что навещали вас?
– Мать о них ничего не знает. Они приходят по выходным вечером, когда никого нет. С дочерью я сам только лишь недавно начал сближаться. А о моем романе с Екатериной Валерьевной ей лучше не знать. Закатит такой скандал. Боится, что я на ком-нибудь и останусь лежать.