Она уходит по-английски
Шрифт:
Через десять секунд двери открылись, и внутри стоял вахтер. Ноги мои подкосились, и я опять сполз по стене на корточки. Вахтером был постаревший, помятый жизнью, с плешью на голове - мой друг Степан. Катя зашла внутрь кабины, а вахтер, повернув ключ на пол оборота, запустил механизм на подъем.
Я уже не сомневался, что попал в какое-то не поддающееся логике место. Я был реалистом по жизни и не верил в параллельные миры, всякого рода мистику, перемещения во времени, хотя и любил в детстве читать фантастику. Но одно дело -
Я сожалел, что не смог поговорить с Катей номер два, как я ее назвал. В блокнотике я так и расчертил. Катя один - моя жена, Катя два - дочь Валеры, Катя три - любовница Валеры, Катя четыре - мать Валеры. Я составил подробное описание всех женщин, основываясь на описании моей жены.
Ставил плюсики и минусы. Больше всего совпадений было у Кати номер два. На втором месте шла любовница, замыкала список мать. Но это было логичным. Чем старше, тем менее мы похожи на самих себя в молодости. Это только вино с годами становится лучше. А люди нет. По крайней мере, внешне.
Мы не успели закончить и одной партии игры в нарды, как в нашу палату зашли врач и Катя номер три. Любовница Валеры.
– Добрый вечер, дорогие мои, - сказал, широко улыбаясь, Роберт Васильевич.
– Как мы себя чувствуем?
– Хорошо, - почти хором ответили мы с Валерой.
– Пора, значит, вас выписывать, - еще шире улыбаясь, ответил он.
Екатерина Валерьевна села на край кровати Валеры, послав ему воздушный поцелуй.
Доктор померил мой пульс.
– Да, действительно, молодой человек, вам здесь больше нет смысла находиться.
– Меня выписывают? с нескрываемой радостью спросил я, забыв, где нахожусь и с кем.
– Да. Пожалуй, мы вас выпишем. Не завтра, но скоро. Возьмем кое-какие анализы и отпустим, если все будет хорошо. Кстати, сегодня к вам приедет ваше мама. Она уже звонила. Вахтер ее сюда спустит.
– Мама? А жена?
– Про жену ничего не знаю, дружочек, уж извини.
Роберт Васильевич обсудил что-то с Валерой и удалился, заявив, что должен еще зайти в реанимационный блок к новой пациентке.
– Очень тяжелая пациентка, - сказал он, покачав головой. И по состоянию и по характеру тяжелая.
– А что с ней доктор, - спросил я?
– Опухоль в сердце. Нужна срочная операция, но она ее не перенесет.
– Опухоль сердца. Никогда не слышал о таком.
– Еще не такое бывает, голубчик,- сказал Роберт Васильевич уже без улыбки и ушел.
Катя номер три обняла Валеру, поцеловала и начала делиться новостями. Она так горячо обо всем рассказывала, импульсивно, много жестикулируя, что я уже не сомневался. Передо мной моя Катя. Сорокалетняя Катя. Так красноречиво могла лишь она рассказывать. О всякой ерунде, чепухе, мелочах. Важного - там было чуть.
Если сопоставить все ранее сказанное и узнанное мной, сейчас она встретила в своей жизни мужчину, по ее мнению - последнюю соломинку личного счастья. Впереди у них было еще как минимум два года жизни вместе, а после он должен будет ее бросить, прихватив с собой все ее накопления. Этот вот или кто-то другой.
Я решил уже ничему не удивляться. Это бесполезно. Я вновь, как и в прошлый раз, вышел в коридор. Противно было наблюдать за их ласками и поцелуями. Странно, но я ревновал эту сорокалетнюю женщину к Валере.
В коридоре было пусто, как всегда, и даже еще темнее обычного. Накала лампочки едва хватало, чтобы видеть очертания коридора. Если честно, я устал. Голова раскалывалась. Не от боли. Я вообще здесь забыл, что такое недомогание и боль.
Может, таблетки так действовали, что они мне давали. Не знаю. Просто устал держать всю эту кашу в голове. Вопросов было больше, чем ответов. Если врач не врет, то скоро должна будет спуститься моя мать. Я решил уехать вместе с ней. Все равно они меня выписывать собираются. Пора бежать из этого мрака.
Проходя мимо поста медсестры, я увидел связку ключей на столе. Остановился, как вкопанный. Я осмотрелся вокруг. Никого не было. Видимо, Катя номер четыре забыла ее здесь. Положил связку в карман. Впервые за прошедшие дни я почувствовал себя увереннее. Видимо, на ней были ключи и от реанимационного блока, и от лифта. Завтра поутру, пока не пришла мать Валеры, поднимусь наверх и разберусь что к чему.
Маленький боковой проход в реанимацию был черным. Пришлось опять на ощупь дойти до двери. Не с первого раза мне удалось подобрать ключ и открыть дверь. Перед моим взором открылось небольшое помещение, чуть больше нашей с Валерой палаты, разделенное на три части шторами.
С первого взгляда можно было подумать, что внутри никого нет, но прислушавшись, я понял, что это не так. Редкие тихие стоны доносились из самой крайней, слева от меня, части. Я подошел поближе, одернул штору и увидел лежащего под капельницей пожилого мужчину, возраст которого было сложно определить на глаз. Я подошел еще ближе. Почти вплотную. К его груди были подключены провода, измеряющие пульс и ритм сердца. Диаграмма выглядела не очень ровной. Синусоида то уходила резко вниз, то понималась вверх неровным шагом. Пульс семьдесят.
Мужик постанывал. Я взглянул на карточку пациента. Имя - неизвестно, фамилия - неизвестна, пол - мужской, возраст - неизвестен.
– Может, с улицы подобрали беднягу?
– подумал я.
– Стало плохо человеку и все. Документов при себе не было. Бомжа, думаю, вряд ли бы повезли в реанимацию. Человек закашлял во сне, что сразу же отразилось на показаниях приборов. Линии начали прыгать с удвоенной силой. Пульс подскочил до ста.
– Эй, здесь есть кто-нибудь?
– крикнул я в пустоту.
– Тут человеку плохо.