Она уходит по-английски
Шрифт:
– Если бы ты видел эту картину. Они живого человека почти похоронили, чтобы денег заработать.
– Я не удивляюсь. Всегда так было и так будет. Хорошо, еще нас с тобой не выкинули в канаву. Здорово, кстати, приложился ему по носу. Он сегодня утром заходил, пока ты в отключке был. Нос весь распух. Синяки под глазами.
– Поделом ему. Ключи, жаль, забрали. Нужно было вчера еще рвать когти отсюда.
– Это ты молодец, стащить ключи у матери. Правильно. Нужно было вчера уходить.
– Мама моя не приходила?
– А она и
– Вот гад.
– Эй, слышишь, Максим?!
– Кто это?
– спросил я испуганно.
– Где?
– спросил Валера.
– Да вот только что чей-то голос приглушенный?
– Ничего не слышал.
– Сожми мой палец, Максим.
– Да кто это?
– О чем ты?
– Я слышу голос. Кто-то меня зовет.
Я повернул голову налево, но Валеры не было. Оказалось, что и руки мои уже не привязаны. Приподнялся. Прислушался. Полная тишина. Встал и вышел в коридор. Там было пусто и темно. Вообще не было света. Не горели даже пожарные лампы. Касаясь рукой шершавой холодной стены, я направился вперед.
Было ощущение, что я провалился в глубокий колодец, куда тысячу лет не проникал солнечный свет. Мертвая тишина. Но коридор был здесь. Я ощущал шершавость стены рукой и холодный пол под собой.
– Эй, есть здесь кто-нибудь?!
Никто не отвечал. Пошел дальше на ощупь за угол к лифту мимо поста, которого я не видел больше. Когда подошел, то попытался отыскать кнопку вызова. Ее не было. Провел рукой. Двери не было. Лифта не было.
– Кто-нибудь здесь есть вообще?!
– крикнул я в непроницаемую темень.
– Отзовитесь.
Мне начало казаться, что темнота вторгается в меня и заполняет тело изнутри. Заменяет собою кровь, клетки, ткани, сухожилия и кости. Меня охватил животный ужас.
– Слышит меня кто-нибудь!
– как мне показалось, крикнул я в черную пустоту.
– Валера, где ты, Екатерина Валерьевна, Роберт Васильевич?!
– Что ты кричишь?
– спросил спокойный голос из темноты.
– Здесь никого нет.
– Кто здесь?! Где вы?! Это ты, Валера?!
– Здесь нет никакого Валеры, и никогда не было.
– Кто вы тогда?! Я больше не могу так. Я хочу домой, к родителям.
– Может быть, все-таки к жене? С ней же так хорошо было. Я могу все устроить. Только захоти.
– Ты ведь не человек, да? Я почти сразу это понял. Все эти двойники. Молодые, старые. Кто они все, и зачем они? Какую цель они несли? Что я должен был понять? Что моя жена меня все-таки любила и считала себя виноватой? А зачем здесь Степан и Андрей тогда? Что это за место? Чего ты молчишь? Не бросай меня. Мне страшно и холодно.
Дрожь проникла по всему телу.
– Ты дома. Ведь хорошо тут, правда? Тепло. Тихо. Нет суеты. Скоро и жена твоя здесь будет. В этом месте это лишь секунды. Щелк пальцами, и она здесь. Сладкое тело, с пышной грудью, всегда молодое, упругое. Ты же так любишь ее тело, я знаю. Вот она уже и здесь.
Я ощутил, как меня обняла чья-то нежная рука, провела по лицу, по шее, спустилась к груди и ниже, ниже. Я почувствовал теплое дыхание рядом с ухом, потом язык облизал мочку. Дрожь стихла, сменившись теплотой и негой во всем теле с головы до пяток. Мне захотелось остаться в этих объятиях навсегда. Мои руки ползли по вожделенному телу Кати, то нежно сжимая в руке ее упругую грудь, то сползая вниз по бархатистой спине к ягодицам. Наши губы сплелись в страстном поцелуе, от которого несло жаром.
На секунду я открыл глаза, и они тут же наполнились ужасом. Меня обвивала не молодая Катя, а омерзительного вида старуха с красными огненными глазами, похожая на ту, которую я видел в реанимации, только совсем разложившаяся. Я оторвал ее от себя и отшатнулся, почти лежа отползая подальше. На моих губах остались ее куски. Оторвал их рукой и кинул на пол. Ее силуэт был виден сквозь тьму, и от этого становилось совсем не по себе.
– Нет! Уйди от меня! Оставь. Господи, помоги мне!
– Не понимаю, за что же он так вас любит, человеков? Что в вас любить? Жалкие существа, глупые, слабые. Какое тут может быть подобие, если даже сами себе помочь не способны?
Я открыл глаза. Старухи больше не было.
– Кто он - то?!
– опять оказавшись в черной мгле, спросил я.
Но никто не ответил. Мой разум, или что там от него осталось, завис в этой смоле, и вдруг тут же яркий ослепляющий свет, как будто тысячи прожекторов, направили на меня.
– Боже! Как больно!
Глава 10
– Боже! Как больно!
– Тихо, тихо. Ничего. Сейчас сделаю укол. Потерпи.
Медсестра ввела через катетер прозрачную жидкость. Я сразу почувствовал небольшое облегчение. Полежал с закрытыми глазами, ощущая неровное биение сердца. Впервые за прожитые годы я понял, что у меня есть сердце. Оно билось так, как будто хотело выпрыгнуть из грудной клетки, проворачивалось, перекручивалось, то ускорялось, то замедлялось.
– Где я?
– пролепетали сухие губы сквозь боль.
– В кардиореанимации института им. Склифосовского. Лежи спокойно. Сейчас подойдет доктор.
– Сколько времени? Какой сегодня день?
– Девять утра. Понедельник.
– Понедельник. А число, какое? Месяц?
Но она уже скрылась из виду. Я осмотрелся. Это, несомненно, была именно та самая реанимация, где мне заехали по голове, только освещенная, светлая, чистая. Она была наполнена жизнью или попытками ее спасти.
Слышались разговоры врачей, пиканья датчиков. Один был у меня надет на пальце. Пахло тальком, йодом и лекарствами. Я посмотрел себе на грудь. Перед моими глазами предстал большой, неровный шов от груди до пупка. Как молния на куртке. Сбоку между ребрами торчали две трубки.