Она уходит по-английски
Шрифт:
– Что-то есть, - сказал он.
– Открывайте пузырек.
После чего он опять начал толкать что-то в меня через шею. Опять сбой в работе сердца, опять чик-чик и вытащил.
– Дергает сердце, - хрипло сказал я.
– Да-да, может дергать, это нормальная реакция. Я же прохожу через клапан и раздражаю стенки. Кто-то чувствует, кто-то нет.
– Ну как, есть?
– спросила ассистентка.
– В этот раз пусто.
– Он вновь начал повторять манипуляции.
На этот раз после отщипа я почувствовал, как голова стала кружиться, появились мошки перед
– Что-то мне нехорошо, - сказал я.
– Да-да. Может быть. Отщипнул большой кусок, на два можно разделить, хоть шашлык жарь. Сейчас пройдет. Смерьте давление. Нам что-то не хорошо.
Манжетка начала набирать воздух, сдавливая руку.
Потом Влад вновь полез в шею. Мне казалось, что это будет длиться вечно. Так же и сердце можно вытащить через шею по кусочкам.
– Есть еще один, - сказал Влад.
– Все закончили. Позвоните в отделение, пусть забирают беднягу нашего.
– Все? - спросил я.
– Все закончили. Расслабься. Сейчас я удалю проводник, и девчонки наложат тебе тугую повязку.
– Спасибо, доктор.
– Живи и не болей, - сказал он, вытаскивая что-то из шеи и надавливая пальцем.
– Сейчас чуть потерпи. Кровь должна остановиться. Вера, давай валик и бинты. Накладывай.
– Да-да, Владислав Анатольевич.
Носом я вдохнул цитрусовые нотки духов, видимо, той самой Веры, что склонилась над моей шеей. Еще я уловил нотки кардамона и ванили.
– Интересно, что за духи?
– подумал я.
– Необычное сочетание.
– Вот и все, - закончив с повязкой, сказала Вера.
– Давай перекладывайся обратно на каталку.
Они сняли манжетку, напальчник, маску и отсоединили провода. Я нащупал рукой каталку и аккуратно, чтобы не разошелся шов, перелез. Меня опять упаковали и дали в руки баночку с кусочками моего сердца. Космос какой-то, а не медицина.
– Храни как зеницу ока, - сказала одна из сестер.
– Не урони.
– Хорошо, - ответил я.
– Не уроню.
Когда меня ввезли в отделение, не знаю почему, но я уже как бы очутился дома. Здесь голосил народ: врачи, сестры, больные, родственники. Пока сестры раскрывали дверь, чтобы закатить каталку, над собою я увидел маму. Она склонилась и поцеловала меня в то, что было не прикрыто. Глаза ее были полны слез.
– Сынок, здравствуй, как ты?
– Мам, привет.
– Сынок, ты себя хорошо чувствуешь? Папа будет с тобою две недели в палате находиться. Твоя Катя даже не приехала сейчас и заявила, что не сможет быть с тобою так долго. С работы, дескать, не отпустят. А я сходила к нашему терапевту и купила отцу больничный.
– Ты звонила Кате? Где она? Она что вообще не приедет?
– Не знаю ничего. Не нужен ты ей, разве не видишь.
Меня закатили в палату, и разговор прервался. Через минуту зашел отец. Мы поздоровались, и я до конца уточнил, что две недели положено в одной палате с пациентом находиться кому-то из ближайших родственников, так как палата была полностью обеззаражена, и посторонним вход строго запрещался.
За те десять минут, что лежал на койке, услышал последние новости о семье, брате, племяшке, бабушке. О жене отец почти ничего не знал. Это было и понятно. Отец рассказал, что им позвонили почти ночью, сказав, что сына доставила реанимационная машина в институт и что он находиться при смерти. Что было дальше, я представлял, зная свою маму.
Я попросил дать мне мой телефон. Отец достал его из сумки, но, но я не успел в него заглянуть: пришла врач и принесла с собою переносной монитор. Она представилась Еленой Николаевной. Сказала, что теперь она мой лечащий доктор и сразу подключила датчики давления и пульса. Послушала стетоскопом работу сердца. Сказала, что неплохо, ожидала худшего. Попросила, пока дышать кислородом с перерывами.
– Елена Николаевна, а как долго мне тут находиться? Мне на работу нужно. Я только в должность вступил и ничего не успел сделать.
Она посмотрела на меня скептически и ответила:
– Максим, о работе пока вообще не думай. Какая может быть сейчас работа. Перестань бредить. Результат биопсии придет завтра, от него и будем плясать. Обычно после операции держат месяц, в течение которого делают еще три биопсии. В случае положительной динамики, последующие биопсии состоятся через три месяца, потом через полгода, а дальше каждый год. Таблетки пить будешь регулярно пожизненно, кровь на концентрацию такролимуса сдавать придется тоже регулярно.
– Что такое такролимус?
– Это препарат, который ты уже пьешь десять дней, подавляющий иммунитет, - объяснила она.
– Спасибо, Елена Николаевна.
– Мне пока что не за что. Вот профессор Агаров сделал невозможное, пришив тебе сердце большего размера, чем твой перикард и аорта. Поэтому твои жалобы на трения уместны, но скоро все прекратится. Притрется. Главное, фракция выброса теперь 70% вместо 18%. Ладно, я пойду. Будем ждать биопсию. А вы, Петр Михайлович, никого сюда не пускайте без маски, бахил и халата. Полы мойте два раза в день. На улицу пока желательно тоже не выходить.
– Хорошо, - сказал отец.
– Будет сделано.
Когда врач ушла, на телефон, пришло сообщение. Я посмотрел. Оно было от Кати:
"Любимый, здравствуй. Я места не находила себе все эти дни. Думала, как там мой котенок один. Максик, не верь никому. Не верь сплетням. Твоя мама хочет нас разлучить. Она меня терпеть не может. Я тебя очень люблю и надеюсь поскорей увидеть тебя живым и здоровым. У нас будет куча детишек, и мы будем жить долго и счастливо.
Твоя Катя. Целую. Крепко обнимаю".
Я пробежал еще раз глазами по сообщению и отложил телефон в сторону. Отец был хмур. Читал распорядок дня, который ему вручила Елена Николаевна. Катя номер три говорила, что я не дал ответа на это сообщение и что сразу после выписки подал на развод.
Потом был последний телефонный разговор и все. Не дал ответа... Катя номер три. Что за бред я вообще говорю. Звучит, как кошмар, но ощущения почему-то реальные. Мне даже на секунду показалось, что я Мартин Макфлай из фильма "Назад в будущее". У меня в горле встал комок.