Она уходит по-английски
Шрифт:
– Представляете, какая бы для нее радость была, если бы она узнала, что является бабушкой?
– Не думаю. Она не любит детей. Меня она родила поздно и то больного. Я пил, гулял в молодости. Был предоставлен сам себе. Она занималась личной жизнью и работой. А как ее этот мужик на деньги кинул, так она вообще закрылась в себе и обиделась на весь мир. Сама пить стала. Как ее еще с работы не выгнали. Так что лучше ей ничего не знать. Сейчас пытается грехи замолить, да выглядит неубедительно.
– Да
– Такие. Мужа своего больного она бросила давным-давно. Еще по молодости. Может, и я такой чахоточный родился потому. Господь, наверное, наказал.
– Это какого мужа?
– Да... Ошибка молодости, как она любила повторять. Штамп в паспорте, не больше.
– А что с мужем- то случилось?
– Я точно не знаю. Она всегда туманно об этом говорила. Урывками. Что-то я подслушивал, когда к нам ее подруги приходили старые, что-то и от самой нее узнавал. Вроде как он резко заболел. Сердце. А она поняла перспективы и сбежала с кем-то. Это еще было до моего рождения. В общем, тайна покрытая мраком.
– Да уж. Если это так, то, конечно, поступок некрасивый, может быть, даже и грешный, хотя я в этом мало что понимаю.
– Это от человека зависит. Вот ты простил бы своей жене такое?
– Сложно сказать. Во-первых, моя жена вряд ли со мной так бы поступила. Мы друг друга любим. Во-вторых, даже не знаю.
– Любит, не любит. Любовь, как каша овсяная. Бывает вкусная и без комочков, а бывает холодная, слипшаяся в один комок, вон как эта.
Он указал на тарелку с недоеденной кашей.
– Это точно. Бывает.
Я лежал и, рассматривая потолок, обдумывал все вышесказанное. Что-то опять у меня свербило в голове. Мысли так и бегали, но в единую картину не складывались. Волновала абсурдность всей этой ситуации. Я свалился с приступом, очнулся тут. Выслушиваю душещипательные истории трех женщин и одного мужика, который для них не пустое место в этой жизни, а сам я как будто в стороне всего происходящего. Как будто так и надо. Зачем мне вообще знать об их жизни?
Какая-то лампочка внутри мигала красным светом. Что-то кричало, но не могло докричаться. Что-то очень важное.
Мои мысли прервал голос пожилого человека, обращавшегося ко мне. Это был доктор. Очень дряхлый доктор. С козлиной бородкой.
– Добрый день, Максим. Меня зовут Роберт Васильевич. Я врач этой славной больницы. Как вы себя чувствуете?
– Добрый день, доктор. Хорошо себя чувствую. Лучше, чем раньше.
Он улыбнулся.
– Славно. Давайте-ка я вас послушаю.
Он достал из правого кармана халата стетоскоп. Постучал об него пальцем и прислонил к моей груди. Где-то с минуту слушал. Потом вновь заговорил:
– Очень хорошо. Вы пьете таблеточки, что приносит медсестра?
– Пью. Точнее, сегодня первый раз выпил.
– Славно. Ну все, отдыхайте. Постельный режим.
– Роберт Васильевич, скажите, как долго мне еще тут быть? Мои родные знают, что со мной случилось и где я нахожусь? Отсюда невозможно связаться.
– Знают, конечно, молодой человек. Как же им не знать. Мы сразу же сообщили, когда вас привезли. Завтра у вас будет гость. Ваша мама.
– Мама? А жена? Катя не приедет, что ли?
– Этого молодой человек я не знаю. Ваша мама точно приедет.
Он повернулся к Валере, взял его руку и потрогал пульс, потом попросил открыть рот и показать язык. Посмотрел зрачки, пальпировал живот.
– Ну что ж, мои друзья, отдыхайте, набирайтесь сил. Я зайду завтра.
И ушел, больше ничего не сказав.
– Это все лечение? Я ничего не понимаю, Валера. Как они вообще тут лечат? Где процедуры, обследования? Где новые назначения?
– Не волнуйся ты так. Они же поставили тебя на ноги? Поставили. Значит, все идет правильно.
Я почесал затылок.
– Да уж. Завтра если мать приедет, пускай меня забирает отсюда. Хватит тут лежать. Мне работать нужно. Я только недавно новую должность получил.
– Работа никуда не денется, а вот за здоровьем нужно следить.
– Да у меня все лишь навсего была потеря сознания. Переутомление, видимо. Просто отлежаться и все. Чего мне тут еще делать?
– Врачу виднее.
– Да это-то понятно, только этому врачу давно на пенсию пора.
И тут над моей головой зажглась невидимая лампочка. Правда, слабенькая. Ватт на тридцать.
– Роберт Васильевич! Да это же тот самый врач из поликлиники! Я к нему не так давно приходил с визитом. Точно. Ошибки быть не может. Это он. Правда, еще больше постаревший, осунувшийся, сгорбленный, но он. Я тут же перевел взгляд на Валеру. Он читал принесенную матерью газету. Подожди-ка. Лампочка над головой зажглась ярче. Это тот самый таксист, что меня подвозил ночью!
Пот снова меня прошиб. Где я? Куда я попал? Откуда все эти двойники? Врач, таксист этот, Катя. Почему она меня не узнает? Что здесь вообще происходит? Мне стало страшно. Я молча, стараясь не смотреть на Валеру, на ватных ногах сполз с койки и пошел в сторону двери.
– Куда ты, Максим, там сейчас полы будут мыть. Не топчи.
Я его не слушал и не хотел даже оборачиваться. Мне нужно было бежать отсюда. Срочно! И я побежал. Таксист Валера что-то мне вслед прокричал, но я его уже не слышал. Я увидел, как медсестра, она же уборщица, она же буфетчица, она же мать таксиста, она же моя жена отжимала половую тряпку. Я остановился, как вкопанный. Моя жена?! А ведь ее тоже зовут Катя. Екатерина Валерьевна. Она же мать Валеры, она же любовница, она же его дочь?! Что за бред.