Она уходит по-английски
Шрифт:
– Вот возьмите вашу историю болезни, идите в распределительный кабинет, сдайте вещи, и там вас проводят в отделение.
– Спасибо.
Я встал, взял пакет, мама взяла сумку, и мы пошли в этот кабинет по коридору. В спину же нам по традиции посыпались гневные пожелания, и вновь начали проклинать коррупцию и блат.
В отделении нас сразу встретила, как обычно, хмурая Елена Николаевна и попросила размещаться в двадцать шестой палате. Пришла она с тонометром в руках только через час, когда я уже отпустил маму домой.
– Максим, сейчас сходишь наверх и сделаешь рентген, потом на
– Хорошо.
– Как себя в целом чувствуешь?
– В целом лучше, конечно. Боли уже не такие, как раньше. Ожоги зарастают, шов тоже. Голова болит часто, сердце дергает, на пятку наступать больно, стул жидковат. Вот примерно так.
– Ну да, все знакомо. Голова болит из-за такролимуса. Концентрация высокая, видимо. Завтра кровь сдашь, посмотрим. Назначу тебе еще таблетки стабилизирующие давление. Пятки тоже вещь знакомая. Пяточная кость, да и вообще суставы страдают от гормонов и в целом от таблеток. Ничего не поделаешь. Таблетки отменить все равно нельзя.
– Понимаю, да.
– Несмотря на боли, ты все равно ходи. Можешь на улицу выйти сегодня, если есть желание. Тебе сейчас залеживаться нельзя особо. Дома-то выходишь гулять?
– Редко. На балконе обычно стою, дышу. Слабость.
– Нет, балкон не подойдет. Нужно именно ходить по улице. Не долго, но ходить, сердце тренировать.
– Хорошо, буду теперь ходить. Вот сейчас перекушу и пойду, погуляю.
– Договорились. Мама уже домой поехала?
– Да.
– Ладно.
Палата была двухместной, и на данный момент я был в ней один. Разложив вещи, сходил, сделал рентген и эхо сердца. Сказали, что все в норме. Вернувшись обратно в палату, вскипятил воды и выпил немного чая с черным хлебом, посыпанным крупной солью, посидел немного, потом все-таки оделся и вышел на улицу, предупредив медсестер, что погуляю в сквере.
Весна набирала обороты. Погода действительно налаживалась, и те серые тучи с утра, что наводили тоску, сменились белой рябью на голубом небе. Воробьи купались в маленькой лужице и весело чирикали под солнцем. Шелест листьев убаюкивал, и после чая хотелось дремать, но тут блики солнца начали меня слепить. Я прикрыл глаза рукой и посмотрел, откуда идут блики. Сквозь реденькие кустики лучи отражались от покрытого позолотой купола храма и попадали прямо мне в глаза.
Решил зайти. В нос сразу проникли запахи ладана и горящих свечей. За столиком с книгами сидела уже другая женщина.
– Здравствуйте.
Женщина оторвалась от книги.
– Здравствуйте.
– А вы не скажете, как отец Михаил? Не пришел в себя еще?
– Нет, молодой человек, не пришел. Хотели к нему сходить?
– А что можно?
– Почему нет. Его часто навещают духовные дети. Большой корпус. Седьмой этаж. Реанимация. Скажите, что к батюшке. Пропустят. Там, правда, еще один лежит, кажется, мужчина, тоже без сознания.
– Да я помню, мне говорили. Таксист, который врезался в машину отца.
– Да? Не знала.
– А это брошюрка отца Михаила?
– Да, это его проповедь последняя. Книгу пока еще не успели издать, а эту мы сами распечатали на принтере. Много просьб было от прихожан. Все его так любили. Он многим помогал. Многих вытягивал с того света, а сам вот теперь лежит, не встает.
– Сколько она стоит?
– Нисколько. Так берите. Отец Михаил старался никогда не брать денег с прихожан. Даже за свечки. Говорил, если кто что пожертвует, то и, слава Богу.
– Понятно. Я возьму тогда, почитаю.- Конечно, берите, молодой человек, и свечку возьмите, поставьте в храме. Помолитесь. Господь поможет всегда.
– Спасибо.
Выйдя из храма, я решил тут же направиться в большой корпус и навестить отца Михаила. Медленно, боясь себя растрясти, я доковылял до главного корпуса и у самого входа остановился отдышаться. Такое большое расстояние для меня было впервой после операции, и я даже немного испугался, а как вообще назад пойду?
– Ладно, посмотрим по ситуации, - подумал я.
– В крайнем случае, с охраны позвоню в отделение, заберут на коляске.
– Лифта пришлось ждать минут десять. Наконец лифт спустился вниз, и все, кто был, зашли внутрь. Бабушка - вахтер нажала на пятый этаж, и мы поехали вверх. По громкой связи внутри кабины сообщили, что нужно забрать больного на пятнадцатом этаже. После пятого я сказал, что мне нужно на седьмой этаж.
– Как скажешь, милок, - ответила бабушка.
На этаже было светло, и почти не было людей. Я подошел к посту, где сидела молоденькая медсестра в белом чепчике.
– Извините, вы не скажете, как мне пройти в реанимацию к отцу Михаилу?
Она подняла голову и, посмотрев на меня, ответила:
– По коридору прямо, потом направо. Как войдете, повернете еще раз направо, и входите через дверь с табличкой "Пост 4". Там через стекло можете посмотреть, поговорить с помощью карандаша и листа бумаги. Хотя говорить сейчас там не с кем. Он в коме. Да и наденьте бахилы.
– А к нему подойти нельзя?
– Нет, не разрешается, только родственникам и то в крайних случаях. Обычно, чтобы попрощаться.
– Понятно, ну ладно, спасибо. Пойду.
– Ага, идите.
Я надел бахилы и пошел по коридору. Потом повернул направо, как сказала сестра, открыл дверь с надписью "Пост 4" и вошел в небольшое помещение, где была лавочка, столик и мутное стекло, через которое я и увидел лежащего отца Михаила.
Слева от него лежал мужчина с густыми черными усами, которые уже наполовину смешались со щетиной. Это был тот самый таксист Валера, подвозивший меня в ночь, когда я навещал Андрея и Степана и который был со мною в подвале. Было такое ощущение, что лет десять прошло с тех пор не меньше.
От ходьбы устал, поэтому сел на лавочку.
– Отец Михаил, здравствуйте. Вот я и пришел. Даже не знаю, как все это воспринимать. Видение, воображение мое больное или реальность? Вот вы лежите тут без сознания, но тогда откуда я вас знаю? Вы же стояли передо мной. Говорили со мною.
Странно все это. Теперь вот как мне жить, что делать без вас? У меня полное распутье. Ничего теперь нет, ничего не могу, ничего не хочется. Зачем все это было? Зачем вообще вы ко мне приходили? Почему вы самого-то главного мне не сказали и ушли? Почему опять-то не приходите?