Она уходит по-английски
Шрифт:
– Алла, на третьей странице посмотри, там я записывала расход калия, - произнесли за дверью.
Видимо, медсестра. Я открыл брошюрку, что взял в храме, и открыл ее почему- то именно на третьей странице:
"...человек может начать понимать жизнь, только столкнувшись с критическими ее аспектами. Смерть, рождение ребенка, тяжелая болезнь - эти события, как пазлы, собрав воедино которые мы получаем ответы на многие вопросы. Я не говорю, что это аксиома. Человек может не познать рождения своих детей, может никогда не болеть, а погибнуть в автокатастрофе, например. Ведь своего дня рождения мы не помним, в день
Остаются болезни. Такие маленькие весточки от Бога. Опять же они не всем посылаются, а лишь тем, кого еще можно спасти, дать шанс. Когда человек болеет сильно, то его физическая сущность истончается. Он уже не спешит на работу, не загружен делами по самое горло. Он лежит себе на койке под капельницей и тихо стонет. Есть время подумать, осмыслить. Боль и близость смерти вообще отрезвляет многих.
Многие материалисты скажут, что попробуй ты по молитвам вылечись, если тебе не будут давать лекарств или если рука хирурга не отрежет опухоль. Все верно говорят. Потому что Господь, если нужно, всегда пошлет и врача тебе, и лекарства. Бывает же часто -человеку не может помочь ни один врач, даже самый квалифицированный. Никакие деньги не спасают. Пациента отправляют домой умирать. А потом смотришь: через годик он приходит в храм и ставит свечку.
Вот тут меня спрашивали на днях, как относиться к трансплантации сердца? Ведь в нем же душа находится?
Говорится в Евангелие от Матфея, что если же правый глаз твой соблазняет тебя, вырви его и брось от себя, ибо лучше для тебя, чтобы погиб один из членов твоих, а не все тело твое было ввержено в геенну. И если правая твоя рука соблазняет тебя, отсеки ее и брось от себя, ибо лучше для тебя, чтобы погиб один из членов твоих, а не все тело твое было ввержено в геенну.
Поэтому лучше, братья и сестры мои, отдать сердце свое, которое является просто насосом, качающим кровь, чем всему сгореть и погубить вечную душу. Думайте, прежде всего, о спасении души своей, а не о членах тела своего, ибо восстановит обновленное тело Господь в день Страшного суда.
Вот тут меня спрашивали, почему так легко было рай потерять, а, чтобы вернуться, нужно пройти такой тяжелый путь?
Попробую ответить на примере малой церкви.
Муж берет и уходит из семьи, бросая жену и детей. А потом понимает, что в семье ему было хорошо и просится назад. Жена по своей любви его прощает и пускает обратно. Муж думает: ага, мол, простили раз, простят и два. Так происходит и в третий раз, и четвертый раз. Теряется ценность. Топтание на месте. В итоге гибель души. Захотел, ушел, захотел, пришел. Поблудил и вернулся там, где все же лучше.
А вот если жена ему скажет, мол, нет, дорогой, двери закрыты, то муж начнет локти кусать и сожалеть о том, что потерял. Плакать будет даже порой, но все-таки если приложит много усилий над собой, поймет, раскается, то смотришь, жена простит и примет назад, но муж уже больше не уйдет. Он будет знать цену потери.
Поэтому теперь нам нужно пройти свой тернистый путь домой, где указательными знаками нам будет любовь и смирение".
– Очнулись бы вы, отец Михаил, а то так непонятно мне все это. Сложно. Я двадцать лет жил без Бога. Получается, я жил и без любви?
Зачем я пришел сюда и сижу на этой лавке. Смотрю на вас. Какой смысл в этом? Не знаю, слышите вы или нет. Зачем вы приходили ко мне? Как вы приходили ко мне? И вы ли приходили ко мне?
Все эти ваши слова. Чем они мне помогут? Только еще больше запутали. Какой толк в ваших проповедях, если вы сами себя не можете помочь?! Почему Господь не исцелит вас?! Ведь вы правильной жизнью жили. Откройте глаза и поговорите со мной! Мне тяжело, отец Михаил... Очень тяжело.
Тут соседнюю дверь в реанимацию открыли и вкатили тележку с пациентом. Забежало человек пять сразу. Засуетились. Стали подключать аппаратуру, датчики, манжету надели. Уколы какие-то в вену вкололи. Через стекло плохо проникали звуки, но все-таки можно было разобрать речь. Я пригляделся и не поверил своим глазам. Рядом с таксистом Валерой и отцом Михаилом теперь лежала мать Кати, с огромной гематомой на лице и спекшейся кровью на нем.
– Представляешь такое, моя мать все-таки увиделась с отцом перед смертью, - отозвалось у меня в голове голосом пожилой Кати.
– Еще одно событие сбылось, - подумал я.
Тут же влетела в бокс девушка в платье с кровяными пятнами и порезами на руках. Она что-то кричала, ругалась с врачами. Ей дали что-то выпить. Она немного успокоилась, села на стул и посмотрела на Валеру, потом на отца Михаила, потом заплакала. Врачи продолжали суетливо бегать, что-то опять подключать, что-то вводить в катетер, а девушка сидела, отвернув от них голову.
Я уже понял, кто эта девушка, и просто с открытым ртом, не веря в происходящее, молча сидел за стеклом.
Потом врачи начали уходить, и медсестра подошла к Кате, потянув ее за руку, указывая на выход. Катя сказала, мол, да, сейчас, дайте мне минуту еще. Сестра ушла.
Катя еще раз посмотрела на Валеру, потом нагнулась к нему и стала что-то рассматривать на руке. Потом встала и направилась к выходу, а точнее, прямо на меня, к стеклу. Дальше все было, как в замедленном кино.
Так же как когда-то давно, в прошлой жизни, она переходила дорогу в коричневом платье, когда я стоял на остановке и ждал автобус. Она подошла вплотную, посмотрела на свою размазанную тушь, видимо, увидела меня и отшатнулась. Два раза моргнула и выбежала вон. Я тоже моргнул два раза и вытер рукой слезы.
Решил выждать полчаса и только потом вышел из каморки. Попрощался с медсестрой на посту 1 и покинул отделение нейрохирургии. На фоне всего увиденного сделал для себя важный вывод. Ни Валера, ни отец Михаил не были моим донором. Это был кто-то другой. Но знать, кто именно, мне теперь не хотелось.
На улице солнце сменилось редкими тучами на небе, говоря о том, что ближе к вечеру возможен дождь. Я медленно пошел к своему корпусу. На середине пути решил присесть на лавочку передохнуть. Сердце готово было выпрыгнуть из груди.
– Тоже ждете пересадку?
Я повернул голову. Ко мне подсела совсем молоденькая девушка. Еще, наверное, и двадцати лет нет.
– Нет, уже не жду. Мне два месяца назад сделали операцию.
– Да?! А что же тогда так задыхаетесь?
– А кто его знает. Может, переоценил свои силы.
– Все равно я рада за вас. Я вот с детства мучаюсь с недостаточностью. Как восемнадцать исполнилось, так сразу поставили в лист ожидания, но с каждый месяцем слабею, скоро на дозатор подключат. На улицу уже не выйдешь, а впереди лето...