Опасная тропа
Шрифт:
Я взял себя в руки, все во мне кипело, горело, одна рука моя даже вырвалась из кармана, чтоб через прилавок схватить этого наглеца за грудки, но правой рукой я вовремя прихватил свою левую руку. Этот тщедушный, зловредный завмаг испортил все мое хорошее настроение, расстроил меня, заставил разнервничаться. Хорошо, что я сдержался, ибо как бы я, опешивший и онемевший от возмущения, выглядел перед вошедшим в это самое время Михайлой с Верой Васильевной.
— Вот ты где! — набросился сразу на меня Михайла и стал массажировать мою спину увесистым кулаком, это он так выражает
— Здравствуйте, здравствуйте, Вера Васильевна! Рад такой встрече, брат Михайла.
— А что ты здесь делаешь?
— Да вот зашел, хотел семье сюрприз сделать… Но продавец наш такой вежливый и услужливый, что… раздумал. — Продавец мои слова пропустил мимо ушей.
— А что ты хотел купить?
— Телевизор. У всех есть, а у нас нет… дети просили.
— А в чем же дело?
— Я прошу его проверить — работает он или нет, а он говорит: сначала плати, а потом, пожалуйста, проверяй сколько хочешь. А вдруг он не работает?
— Эй, Кальян-Бахмуд, как дела, приятель? Ты что же это?..
— Я пошутил, дорогой наш доктор, а он шутки не понимает, — рассыпался в угодливой улыбке завмаг перед врачом, точь-в-точь, как Акраб перед директором совхоза. Глядите на него, каким он стал, сразу обрел свой обычный кроткий вид.
— Давай-ка проверим…
— Я сейчас, сейчас, доктор, дай бог тебе здоровья, — засуетился продавец, — ты меня вылечил, помереть не дал, я ради тебя даром, пожалуйста, даром…
— Нет, почтенный Кальян, даром это слишком дорого для совести обходится, понимаешь? — смеется всегда добродушный Михайла. — Правда же, Мубарак?
— Еще бы, втройне дорого, хотя для некоторых совесть — понятие утраченное и они даже не жалеют об этом.
Я в душе был рад, что так все обернулось. Завмаг, расплывшись в подобострастной улыбке, ладил антенну к телевизору и показывал свою готовность исполнить любое желание доктора, который, к моему сожалению, спас его от смерти.
— Твоим лекарством, да, доктор, вот живу… Спасибо тебе. Слышал, что вы собираетесь поехать к себе на родину?.. В добрый час, в добрый час…
— Спасибо, уважаемый Кальян. Да, забыл я тебя спросить, Мубарак, как рана малыша?
— Заживает. Что рана от бычьего рога, брат Михайла по сравнению с раной от слова.
— Это он на меня все ворчит и ворчит… — как бы оправдываясь перед Михайлой и Верой Васильевной, говорит продавец, — ничего плохого я ему не сделал. — Включает телевизор: — Пожалуйста, я же знаю, со Знаком качества, — будет работать.
Сначала заиграла музыка, затем засветился экран. Немного нечетким было изображение таблицы, Михайла подправил.
— Работает?! — Свет экрана будто проник в мою душу — я потираю руки, уже предвкушая удовольствие увидеть радость на лицах моих детей.
— Конечно, работает!
— Вот спасибо тебе, Михайла, — говорю я и оборачиваюсь к снисходительно улыбающемуся завмагу, который будто хотел сказать: «Что поделаешь, я этому Михайле не могу ни в чем отказать, он ведь мне жизнь спас». — Сколько? — спрашиваю я, радуясь униженному виду этого человека.
— Сколько не жалко.
Отсчитав, я отдаю три бумажки по пятьдесят,
— И долго там будете? — обращаюсь я с вопросом к друзьям. Каждый год они в это время уезжают на родину, на Украину.
— Как обычно, все оставшееся время, — говорит Вера Васильевна.
— Желаю вам в добром здравии застать своих.
— Спасибо, Мубарак.
— Скорее возвращайтесь, — процедил продавец.
— Может быть, тебе помочь, Мубарак?
— Не надо, что вы, он легкий, — я, прощаясь, пожал им руки, взял телевизор и выбрался из магазина. А от завмага у меня на душе осталось только огорчение.
— Камень, что тащишь домой, тяжелым не бывает, — бросает вслед завмаг.
И пока я дошел до своего дома, уже все знали, что я купил телевизор, дети выбежали навстречу. Радости их не было конца, все прыгали около меня, расхваливая меня как могли: «Наш папа самый лучший из всех! Папа, дорогой, ты, наверное, устал, давай поможем!». Но я боялся доверить им такую ношу. «Мама, мамочка, наш папа телевизор купил!» — кричали все, а младший строил гримасу соседскому мальчику, сыну этой ведьмы Загидат, мол, вот тебе, теперь и у нас есть телевизор и ходить к тебе не буду. Соседский мальчик присоединился к процессии.
Засуетилась жена моя, отыскивая в комнате место, куда бы поставить эту «коробку шайтанов», как нарекли телевизор сельские старушки. Дети все ворвались и уселись на ковер, прижавшись друг к другу. Антенну я подключил к соседской. Над крышей соседа поднялся этот высокий крест. Включил телевизор, раздался щелчок и заговорил, засветился в моем доме этот голубой экран. Началась передача… Оставив детей, я вышел к жене, передал ей оставшиеся деньги и говорю:
— А ведь и тебе там выписали, жена.
— А я получила.
— Когда?
— Я только что оттуда, даже неловко, но эти студенты настояли. Знаешь, сколько я получила? Ты даже не представляешь, — шестьдесят восемь! Как здорово!
— Очень хорошо. Ты купи себе красивое платье.
— Нет, детям надо обувь и школьную форму.
— Хорошо, жена моя, покупай что ты хочешь.
Я испытывал необыкновенное чувство удовлетворения, как будто произошло нечто такое, о чем даже мы предположить не могли.
ТУМАН, ГОВОРЯТ, СМАЗКА ДЛЯ СКАЛ
Хотя к утру и прекратился дождь, но сырой, липкий туман еще заполнял все щели и подворотни. Окутаны им были горы и ущелья, улицы и сакли. И казалось, вот-вот из подворотни этот самый туман схватит тебя и станет душить. Кто-то сказал, что туман — это вроде смазки для скал. Не знаю, зачем скалам нужна такая смазка, но одно несомненно, что при таком тумане падает настроение, сердце сжимается от тоски и ты себя чувствуешь неуютно, скованно, будто тебя вдруг лишили простора и свободы, будто тебя засунули в большой сасанидский котел и закрыли крышкой.