Опасная тропа
Шрифт:
— Что?! — простонал я и чуть не вскочил с постели. Но голова моя тяжелая упала на подушку.
— Сорвался в пропасть, говорят, что череп пополам раскололся.
— Мертв?
— Погиб… увезли его…
— А с сыном что? Что с его сыном?
— Говорят, в райбольницу отвезли, еле живой, вроде, был.
— Но он живой? Правда, живой? Хороший мальчик, умница, он должен жить, обязательно должен жить!..
— Мы за тебя испугались. Слабый ты мой. Ты не напрягайся, — ведь ты много крови потерял. Я свою кровь тебе дала… Ты знаешь, врач Михайла сказал, что у нас, ну, в смысле у тебя и у меня, кровь родственная, или, как это говорят врачи, — одной группы.
— Какой Михайла?
— Ты что, нашего Михайлу не знаешь?
— Так он же уехал, прощался вроде…
— Он в райцентре остановился, но, узнав о случившемся с тобою, отложил поездку и вернулся. Если бы не он… Я буду за него всю жизнь молиться.
— Кому? — с трудом улыбнулся я, мне было приятно сознавать поступок Михайлы-брата.
— Как кому? Аллаху, конечно.
— А Михайла христианин.
— Ну и что же, все равно, любой бог обязан отличать добро от зла.
Когда мы, горцы, говорим о старшем брате, то всегда подразумеваем русский народ, русского человека, и это верно, правильно, как горящая свеча. А горящая свеча неоспорима, говорят горцы. И в самом деле, во всех наших хороших делах и начинаниях мы всегда испытываем и ощущаем дружескую руку помощи и содействия русского народа, русского человека. Поговорить с русским человеком, стать рядом с ним для меня с детства было целым откровением, и я гордился этим. А в наше время каждый день, на любом мероприятии — будь это свадьба или торжество в честь рождения сына, или просто дружеская беседа — всюду встретите русского или украинца, таких как наш автокрановщик Сергей, как врач Михайла… То ли мы слишком повзрослели, то ли жизнь вокруг нас настолько изменилась, что мы не замечаем, не подчеркиваем, кто какой национальности.
В детстве, я помню, в день Навруз-Байрама, это Новый год по-нашему, бывало, дети спорили между собой, кому пойти к Галине Ивановне с поздравлениями. Я в этом споре не участвовал потому, что знал — я непременно постучу к ней и поздравлю с Новым годом, с весной. А в этот день, обычно, все горянки готовят детям подарки в виде ватрушек с творогом и медом, с халвой, обязательно грецкие орехи. А к вечеру дети кучками собираются на плоские крыши, чтоб разыграть орехи. Игра состоит в том, что складываются кучки из орехов — три внизу и один наверху, затем с определенного расстояния кидают орехи-битки. У некоторых орехи-битки бывали даже заполненные свинцом, тяжелые… Так вот, кто попадал биткой и разрушал кучку, тому и принадлежали сбитые орехи.
А к Галине Ивановне дети ходили потому, что знали, — она к этому дню запасалась множеством детских книг, и каждому, кто стучал к ней с поздравлениями, она давала детскую богато иллюстрированную книгу. И многие затем переняли у Галины Ивановны этот обычай — дарить книжки.
Что-то стало знобить, и я попросил жену, если есть еще одно одеяло, укрыть меня. Но одеяла не нашлось, она укрыла меня своей шалью. «Я не замерзну, нет-нет, я сейчас лягу с детьми и засну крепко-крепко, и ты спи. Если понадоблюсь, друг мой, ты буди меня, не жалей. Потом можешь жалеть, а сейчас, когда тебе трудно, не жалей. Спи, постарайся заснуть». — И она наклонилась ко мне, коснулась губами моего лба и пошла к детям.
И У ТРЕВОГИ ЕСТЬ СВОЕ ЛИЦО
Утром был жар, я чувствовал, что лицо мое опухло. Но свет солнца, что проникал через окно, и чистое небо облегчили боль. Когда оглянулся, то увидел глаза детей, какие-то напряженные и печальные, полные сочувствия и любви. Так тихо никогда они не сидели, прижавшись друг к другу, сиротливо положив руки на колени. Заметив, что я открыл глаза, они закричали:
— Папа, проснулся, папочка!
— Доброе утро, родненький, — прижалась ко мне младшая дочурка.
— Здравствуй, папа.
— Папа, тебе очень больно?
— Ты скажи, папа, кто тебе сделал больно — я убью их. Убью, убью! — вскрикнул старший сын.
— Не надо, родные мои. Что вы?.. Знаете русскую пословицу: «За одного битого двух небитых дают», так что теперь я стою двух, — улыбнулся я им, но улыбаться мне было трудно, вся кожа на моем лице была стянута, как шкура на барабане, гримаса исказила мое лицо.
— Ну-ка не тревожьте папу! Идите во двор! — прикрикнула на детей мать. К ней, слава богу, уже вернулся бодрый голос, и это как-то приятно порадовало меня в моем незавидном положении.
— Ну что ты плачешь, доченька? — спрашиваю я у старшей дочери Фариды, которая всхлипывала и кулачками утирала слезы. — Вон какое солнце сегодня, идите гулять. Вы видите, — я живой. Мне нельзя умирать, никак нельзя, вот женим мы нашего Хасанчика…
— Когда, папа? — спрашивает малыш, выкатив свои большие чистые глаза. — Завтра, да?
— Да, да, сыночек, как только я встану.
Не могу шевельнуться, во всем теле ощущаю я боль, будто молотили меня на току. Теперь мне становится более ясным смысл слов. «Я из тебя отбивную сделаю!». Голова тяжелая, будто свинцовая, гудит вся.
И вот в палату входит всегда бодрый и живой наш врач Михайла и приветствует всех с добрым утром. Человек он, скажу, почтенные, в высшей степени порядочный, воспитанный, дарит людям тепло и ласку. Он кивнул головой в мою сторону, глаза его голубые светились в улыбке.
— Дядя Михайла, дядя Михайла, папе нашему уже лучше, — окружили его дети.
— А я что вам говорил?
— Говорил, что папа выздоровеет.
— Дядя Михайла, вы всегда правду говорите?
— Детям — всегда. Ну-ка, герои, идите погуляйте, вон солнце на поляне гуляет, ловите его. С папой поговорили?
— Поговорили.
— И все, хватит. Патимат, пожалуйста, погуляй с детьми.
Михайла был в опрятном белом халате, застегнутом на все пуговицы, с большими карманами. «Наверное, ему такие халаты шьет Вера Васильевна», — подумалось мне. Из кармана халата высовывались желтые резиновые трубочки стетоскопа…
Доктор Михайла подсаживается ко мне. Улыбается, щупает пульс, и я чувствую его прохладную мягкую руку.
— Все идет правильно, — говорит он. — Температура еще будет. Друг, что же это с тобой? Будто сорвался ты вместе с камнепадом прямо в пропасть… Если трудно говорить, молчи…
— Ты прости меня, Михайла.
— А в чем дело?
— Как же…
— Пустяки… Главное, вовремя мне сообщили о случившемся. Страшное уже позади, жена твоя молодец!..
— Просто неудобно перед Верой Васильевной… — говорю я, — из-за меня…