Опасная тропа
Шрифт:
Все в тот день были на сенокосе — погода стояла хорошая. Моей матери одной было трудно, и Патимат пришла к нам на помощь, переносить охапки травы ближе к дороге, куда подъезжали арбы, запряженные быками.
После обеда с арбами, полными сена, все ушли домой. Что за причина была сейчас, не помню, но мы с Патимат остались одни. Синева в небе необыкновенная, солнце яркое, воздух, напоенный летними запахами, аромат скошенных трав и неискушенные молодые сердца. Она на своем участке, далеко от меня, а я на своем. Искоса поглядываю на нее, делаю вид, что увлеченно кошу сено, будто ничто другое меня не волнует. И разглядел я ее
— Неужели дождь будет? — слышу вдруг ее голос совсем близко. Как это получилось, ведь я был от нее очень далеко? Я оглянулся и увидел за собой кривую полосу скошенной травы, похожую на пробор в волосах неряхи. Оказывается, работая, я не отрывал от нее взгляда и невольно потянулся в ее сторону.
Лицо мое загорелось, будто вся кровь прихлынула, как мне стало тогда неловко и стыдно, уважаемые мои, от мысли, что она видела все это. Но она и виду не подала, не стала смеяться над моей оплошностью. Я так сконфузился, что готов был провалиться сквозь землю. Что мне оставалось делать? Я сделал вид, что ищу камень, чтобы поточить косу и поспешно говорю, будто про себя:
— И камня здесь не найдешь, чтобы поточить косу!
— А вот я нашла… — сказала она и порывисто протянула мне кусок сланца.
— Дождя, по-моему, не будет, — говорю я. И в самом деле — на небе ни одной тучи не было.
— Как не будет? Уже капнуло, — весело закружилась она, подставив всему небу свое лицо.
Только успела она, закружившись, упасть на траву, как я ощутил на своих руках первые капли. Косой дождь прозрачной завесой двигался в нашу сторону от хребта Дупе-Даг. Есть поверье, что дождь с этой стороны бывает недолгим, но сильным и порывистым. Странный был дождь. И он весело зашумел на листьях деревьев. Небо чистое, солнце яркое и дождь! Большие капли упали на горячий сланец и тут же испарились.
— Зайцы свадьбу играют, Лису в невесту наряжают, — запела, запрыгала тонкая и гибкая Патимат, подставив ладошки дождю. Ветер сорвал с нее накидку, обнажив ее каштановые волосы, водопадом спадающие на плечи, на спину.
Меня охватило желание коснуться этих волос, погладить солнце, что отражается на них… И понял я, почему горянки прячут волосы, оказывается, они увлекают мужчину, притягивают его, будто магнитом. А что, может быть, в них заключен магнетизм?
Вскоре зашумело в траве, листья на деревьях тоже, казалось, радостно запрыгали, и пошел сильный дождь. Девушка с визгом побежала в ту сторону, где было укрытие под нависшими ветвями молодого густого орешника. И из укрытия она живо замахала мне рукой, мол, иди, иди, ну чего же ты мокнешь под дождем, иди. И я, бросив косу, побежал к ней.
— Намокла? — спрашиваю я и ловлю в ее глазах теплую ласку.
— Немного, — сказала она, но я видел, что она бодрится и старается скрыть от меня прохватывающую ее дрожь.
— Ты что дрожишь? Тебе холодно?
— Прохладно стало, — сказала она и свернулась, как котенок, подложив под голову платок. — Хорошо спится, когда дождь идет. Тебе не больно?
— Нет-нет… — спешу ее успокоить. — Спи, если хочешь.
И это вышло у нее так непринужденно и непосредственно, что я, как завороженный, затаив даже дыхание, молил небо, чтобы не коснулись ее пугающие раскаты грома. Я тихо укрыл
Прекрасная это пора, пора любви, если суметь сохранить ее тепло на всю жизнь, суметь быть верным ей и не дать потускнеть чистым, первозданным чувствам человеческого цветения. Я и сейчас твержу себе, что нельзя преждевременно гасить в душе своей тепло этих чувств. Годы идут, но ты сохрани, сумей сохранить эту чашу юности полной, не опустошай ее разом…
Гурьбой, без стука ворвались в палату студенты и студентки с букетами полевых цветов, перебив мои сладкие воспоминания.
— Тихо, тихо! — крикнул Мангул. — Вы же не к жениху явились на свадьбу, а к больному. Прости нас, дядя Мубарак!
— Ничего-ничего, ребята. Садитесь кто куда. Как успехи? — спрашиваю я и про себя отметил, что Мангул уважительно назвал меня дядей, подчеркивая этим вроде какое-то родство.
— Вам лучше, дядя Мубарак? — ближе подсаживаются Джавхарат и Заира — дочь Хаттайла Абакара. — Ой, после такого случая с вами мы уже боимся выходить в туман.
— Вам-то чего бояться, милые? Разве кто обижает вас? — спрашиваю я и смотрю на Мангула.
— Я сам их обижаю, но никому другому наших сестер в обиду не дам, — бьет Мангул себя кулаком в грудь.
— «Я сам, я сам!» — передразнила его Наташа, «девушка в брюках», как прозвали ее, и натянула кепку на глаза Мангула. — Эгоист какой нашелся.
— В городе, в университете, скромная девушка была, вот она, дядя Мубарак, а здесь разошлась, совершенно испортилась, кроме всего этого… она…
— Замолчи!
— Вот видишь, она не желает, чтобы я разглашал ее тайны.
— Не желаю. И как тебе не стыдно? Замолчи, очень нужно больному слушать твои сплетни…
— Она, дядя Мубарак, одного сельского парня с ума сводит.
— Вот тебе, вот тебе… — Наташа своими бессильными кулаками колотит по плечу Мангула, а он смеется и передергивает плечом.
— Не знаю даже чем вас угостить, — говорит Патимат. — Вот девушкам конфеты, угощайтесь…
А Мангул схватил вазу с конфетами и стал раздавать: «Это тебе, это мне», и так одну конфету девушке, а другую себе в карман.
— Неправда, дядя Мубарак. Это он сам по уши влюблен, влюбился в здешнюю девушку и однажды из клуба вернулся с фонарем…
— А из клуба все у нас возвращаются с фонарями… — не сразу сообразила Патимат о чем речь. Раздался хохот, затопали даже ногами. А когда Патимат объяснили, какие еще бывают фонари, и она засмеялась.
— Эх, до чего я не люблю скверных шуток, — встает Мангул, — мой отец, да будет долгой о нем память, любил говаривать: «За одного битого двух небитых дают». Да-да, вам это ясно или пояснить?.. Значит пояснить… после фонаря я в клуб не хожу — это раз. И мне там больше нечего делать — это два, потому что девушка, из-за которой я повадился туда, уехала в город сдавать вступительные экзамены в мединститут — это три. И есть надежда, что я ее чаще буду встречать в городе — это четыре. Дядя Мубарак скоро выздоровеет, и я с ним потолкую по этому делу — это пять. Вот так, уважаемые леди и джентльмены. Нам пора, и мы изрядно надоели больному…