Опасная тропа
Шрифт:
На следующий день под пение жаворонка, этого глашатая ясного утра, отвесив нижайший поклон любезной сестре, я с семьей покинул больничную палату. И в это же шумное и оживленное утро я вышел на работу — творить свой раствор и бетон. Я еще ощущал в теле небольшую слабость, но ничего, пройдет, надо увлечься работой, чтоб вернулась прежняя бодрость.
Вездесущий и ворчливый Труд-Хажи попросил меня, чтоб я уменьшил процентное соотношение цемента. Как не понять его желания и озабоченность об экономии цемента? Услышав это, мой сосед Мангул через окошко подмигнул мне, мол, не слушай его, а затем высунулся и окликнул:
— Эй, Труд!
— Что тебе?
— Ты разве не слышал притчу об одном председателе колхоза?
— Колхозов много, о ком?
— О том, который решил отличиться и просил доярок фермы, чтоб они постарались выполнить план по удою молока на сто двадцать процентов. Когда же доярки радушно сказали, что постараются, то, приободрившись, председатель, покручивая пальцами правой руки кончик левого уса, говорит: «А на сто пятьдесят?» «Можно!» — крикнули доярки. Тут уж аппетит у председателя совсем разыгрался: «А если на двести?» Тогда доярки сказали: «Можно, но это уже не молоко будет…» «А что будет?» «Вода, дорогой наш Труд!» — добродушно улыбаясь, сказал Мангул.
— К чему это ты, ядовитый человек?
— К тому, дорогой, что вода сама по себе не имеет цементирующего свойства… — И, повернувшись ко мне, Мангул добавил: — Делай, как прежде!
— Слушайте, у меня недостача цемента, откуда я возьму? — сбивчиво спрашивает Труд-Хажи.
— Об этом пусть болит твоя голова.
— Не я же этот цемент взял, а этот, хотя о покойном дурно не полагается говорить, этот «Ассаламуалейкум». Учитесь экономить, не забывайте: кто днем тратит свечи, ночью без света сидит.
«Память о дурном человеке и после смерти остается дурной», — подумалось мне. И когда Труд-Хажи, махнув рукой и ворча себе под нос, удалился, я говорю Мангулу:
— Его можно понять…
— Его-то, Мубарак, можно понять, но вот студенты не станут класть стены на недоброкачественном растворе. Прошу тебя, не теряй их доброе расположение.
В обеденный перерыв, когда я сидел на лужайке у дороги, со стороны аула подъехал на разгоряченном коне Усман. Усман осмелился сегодня явиться к Ражбадину в контору и положить перед ним заявление с просьбой освободить его от работы и разрешить ему уехать в город. Он был уверен, что Асият непременно поступит учиться и останется в городе, а раз так, решил Усман, и ему следует перебраться в город. Директор сначала бегло пробежал на бумаге написанное, и, как бы вдруг очнувшись от посторонних мыслей, нахмурив брови, исподлобья взглянул на Усмана, стоящего перед ним с виноватым видом. Парень сразу понял, что этот взгляд не предвещает ничего доброго. У Ражбадина вздрогнули усы, раздулись ноздри. Он перечитал заново заявление. Бросил бумагу перед собой на стол и хлопнул ладонью, будто хотел приклеить ее к зеленому сукну.
— Высечь мало, высечь! — сказал директор, вскочив с места. — Мальчишка! Ты что же это думаешь, мы здесь шутки шутим?! Кто тебя в институт-то рекомендовал, скажешь, не совхоз?!
— Не надо на меня кричать, дядя Ражбадин! — проговорил Усман.
— Я дядя для добропорядочных!
— Отпустите меня.
— Не смей! — закричал сам не свой директор, разорвал заявление на мелкие кусочки и развеял по воздуху. — Никуда, ни шагу из совхоза!
— Подпишите, директор, я новое напишу заявление, мне надо… — попросил Усман, потупив взор.
— Я знаю, что тебе надо! Тебе подол платья дороже всего… — порывисто подошел он к Усману, взял его за плечи и, усадив рядом с собой, заговорил, смягчив голос: — Прошу тебя, сынок, подумай, ты же взрослый, умный человек… Ты только-только начал входить в дело, коллектив тобой очень доволен, скажу больше, я рассчитываю на тебя, я не вечный… Подумай!
— Я подумал, директор, и решил. Отпустите, лучше…
— Под суд, под суд! — вскакивает Усатый Ражбадин как ужаленный. — За что? За то, что ты нашим доверием воспользовался в своих личных целях! Вот дверь и порог, но согласия моего не жди, не будет!
И Усман ушел от него огорченный, клял в душе свирепость директора и его нежелание понять человека. Таким расстроенным подъехал он. Поравнявшись со мной, потянул уздечку, конь вздыбился. Это уже был не гнедой, а стройный серый в яблоках конь. И я подумал: «Да, прав был директор совхоза, когда говорил, что Усману надо помочь приобрести машину, иначе он угробит весь колхозный табун». Легко спрыгнул Усман с коня и, подойдя ко мне, крепко пожал руку.
— Добрый день. Как говорится, доброго соседа следует встречать прежде солнца.
— Когда купишь машину?
— Деньги уже перечислил, — сказал Усман, похлопывая старинной, с ручкой из слоновой кости, нагайкой о голенище сапога. — Как твое здоровье, учитель?
— Слава богу, все обошлось, зажило, как на собаке, — улыбаюсь я и, вспомнив о собаке его отца, спросил: — А как отцовский друг Ятим?
— Выжил, выжил… Ты прости, что не смог тебя навестить в больнице. Времени не было. Карантин. То скачу туда, вон за ту гору, то к реке в сторону райцентра, где наши шлагбаумы стоят.
— А что случилось? Ящур? — насторожился я.
— Вроде никаких признаков. А директор на меня набрасывается с пеной у рта: «Головой мне будешь отвечать, головой, понятно?!» Озверел человек.
— Да, он такой. Дьявол он, — смеюсь я и наставляю его, — ты постарайся его понять, понять его можно и нужно.
И тут я вспомнил о некоторых мерах, предпринимаемых нашим Усатым Ражбадином, чтобы люди не резали скот, овец и чтобы не вывозили продавать мясо, брынзу, живых овец. Для этого он просто в такое время объявлял карантин. Сохранить и увеличить поголовье рогатого скота и овец — важнейшая цель любого хозяйства, и это прекрасно понимает наш директор.
— Не люблю, когда мне в затылок дышат, — заметил Усман, и, обернувшись к Мангулу, посмотрел на него испытующе.
— Хороший конь, добрый конь, — не обращая внимания на резкие слова Усмана и на его немного пренебрежительный взгляд, Мангул гладит лоснящийся круп коня. — Дай проехаться.
— Тебе что, парень, делать нечего? — огрызнулся Усман.
— Мне? Что ты, дел по горло.
— Тогда давай, дорогой, делай свои дела.
— Жалко, да? — с каким-то огорчением промолвил Мангул, пошел в сторону бетономешалки.