Опасная тропа
Шрифт:
— Эй, Мангул, кому они угрожают? — спрашиваю я, показывая на расшумевшихся ребят.
— Не беспокойся, не нам с тобой. Керамзит им надо подвозить, а Труд-Хажи пропал, машин нет… Я пошел, мой конь ждет у ворот и бьет копытами! — пропел Мангул и чуть не ударился о железную перемычку между бункерами.
— Голову побереги, Мангул! — кричу я.
— Я уже потерял ее, Мубарак! — Мангул взволнован, возбужден, рад, что в кабине у него такая девушка.
Сначала вдруг встретились, обменялись пристальными взглядами и так несколько раз, затем слово… второе, затем желание увидеться и одновременно стеснение и стыд, думы: вот при следующей встрече я ей то скажу, это скажу, а когда встретились, сказать нечего, все вроде бы ясно. Глаза теплеют при взгляде друг на друга, светится ласка, и вот, глядишь, сама любовь во всей своей чарующей красоте, ибо нет в мире для человека краше того, в кого он влюблен и кого он обожает и обожествляет. Так, кажется, началось у Усмана с Асият, потом встречи участились, на поле любви появились какие-то сорняки, пробежала тень, настороженность, недомолвки, недоговорки и раздражение, слезы… а после слез, глядь, вновь солнце светит, общими усилиями пропололи поле любви, очистили от сорняков, и вдруг темная туча, град… им обоим больно, оба плачут… разлука, тоска, ждут не дождутся встречи и жадно желают ее и побаиваются, а вдруг… Вот так, мне кажется, сейчас у Асият и Усмана. Нет-нет, они все-таки любят друг друга, слишком близко они подошли к пламени любви и оба обожглись, перестарались немного. Пройдет. И у любви есть свои капризы.
— Эй, Асият! — кричу я из окошка.
— Что, дядя Мубарак? — высунулась она из кабины.
— А тебе не жаль парня?
— Какого?
— Да этого, который рядом с тобой крутит баранку.
— А что?
— Твои братья его уже приметили…
— Тогда он был нахальным, — говорит Асият.
— Здравствуйте, дядя Мубарак! — кричит она и машет мне рукой.
Она в брючном костюме, что очень ей идет. Поднимается ко мне, а за ней, как привязанный к арбе бычок, и Мангул.
— Как тебе мой наряд? — улыбается она мне, веселая, довольная собой. — В такой одежде легко работать. Ведь когда построят этот завод, — да-да, она так и сказала — не коровник, а завод — и гордо она произнесла эти слова, оглядев стройку, — все будут в такой вот одежде и в халатах.
— А что ты, работать пришла?
— Да, и директор одобрил.
— Прекрасно.
— Прошу, — говорит Мангул, открывая перед девушкой железную дверцу соседней бетономешалки. — Если вождение грузовика надоело, могу помочь освоить эту машину.
— Нет, милый Мангул, я не имею привычки бросать начатое дело.
Смотрите, как она с ним, а, и слово-то какое для случая подобрала — «милый». Смешно. Вроде и не скажешь, что девчонка глупая, разве поймешь, что мелет девичья капризная душа. В старину девушка безропотно шла к человеку, которого укажут родители, и жила, не ведая любви, смирившись, будто так и должно быть. А теперь… Пожалуйста, «а может, я полюблю другого».
— Тогда прошу в машину… — И прыгает Мангул с этой высоты в горку песка, заставив девушку вскрикнуть от испуга. Ох, эти трюки любви, как они похожи на брачные танцы птиц и зверей! Как хочется джигиту перед девушкой продемонстрировать все, на что он способен, чтоб завлечь ее.
— А теперь?
— Смирился со своей несчастной судьбой! — смеется она.
А какой у нее смех — словно хрустальные колокольчики звенят, серебристый звон в смехе, а зубы какие ровные, и как все ладное, аккуратное делает человека красивым. И вся она, кажется, светится изнутри, как пальцы рук, подставленные к свече в темной комнате. Что может быть прекрасней молодости, этого цветения чувства?! Улыбка ее очаровательна, когда смеется, на щеках ямочки, и глаза ее большие, чистые, смеющиеся, искристые. И своим существованием она украшает мир людей, дарит людям лучи радости.
Вернулась машина, вышел из кабины Мангул, помог сойти ей, и Асият подала ему руку, не отказалась от его помощи, он открыл капот и стал показывать мотор и что-то рассказывать, они близко склонили головы друг к другу. Как все стало просто, обыкновенно, а ведь давно ли было, когда запрещалось горцу подходить ближе чем на три шага к девушке? А теперь, пожалуйста, держась за руки, идут парень и девушка, и не где-нибудь там, на берегу Каспия, а здесь, у подножья Мугринского хребта. Хорошо это или плохо? По-моему, хорошо, потому что в этом проявляется уверенность человека в самом себе и вера в то, что никто не смеет посягнуть на его права, вера в то, что законы наши строго охраняют эти права.
ПРЕВРАТНОСТИ СУДЬБЫ
В молочном цехе отделочные работы были в разгаре. Оставалось оштукатурить последние метры. Разве думала Анай, что ей когда-нибудь доведется иметь дело со штукатуркой? С трудом ей это давалось вначале, но женщины в бригаде оказались людьми отзывчивыми и доброжелательными, они-то и поддержали, подбодрили ее. Научилась она покрывать стены ровным слоем известкового раствора с песком. Такие работы неведомы были уядуйинцам — ведь стены в старых саклях мазали саманной глиной и без инструментов, ровняя ладонями. Разве срав- [пропущена строка в исходном тексте] такой же проворной, как и эти опытные штукатуры. Их всех торопили специалисты, прибывшие устанавливать оборудование.
Недовольно ворчал инженер, размашисто и небрежно отмечая на кирпичной, вчера только оштукатуренной перегородке места, где следовало продолбить отверстия, чтобы пропустить всевозможные трубы. И настанет день, когда по стеклянным трубам потечет сюда молоко из доильного блока.
— А нельзя было их заранее предусмотреть? — возмутилась женщина, которая работала рядом с Анай. — Три дня мы возились с этой горбатой стеной, а теперь все насмарку…
— Вас, любезная, не спрашивают, — не оглянувшись, бросает инженер.
— Ах, не спрашивают… — топнула ногой жена Хаттайла Абакара — и она работала здесь. — Выходит, мы не в счет? Что, нас уже и прав всяких лишили?..
— Мы-то при чем здесь… — заговорил уже помягче инженер.
— Куда смотрел ваш прораб?
— Туда же, видно, куда и вы. Двойная же получается работа.
— Да, двойная, когда строители не заглядывают, не читают чертеж. В проекте все это учтено. А мы вот из-за этого два дня лишних проторчим здесь.
— Прорабу некогда, начальника участка пока что нет…
— Вот по этим местам и надо продолбить отверстия… — не слушая женщин, объяснил инженер.
— Это мы-то должны?.. — захохотала женщина, что рядом с Анай.
— Нет, не вы, милые женщины, я к вам претензий не имею, — сдался инженер и даже улыбнулся им.
— Рачительный хозяин, конечно, так бы не строил. Что ты все меня толкаешь, Анай, разве я не права? — оборачивается к Анай развеселившаяся Ашура.
— Права, права, — улыбается Анай, почувствовав себя неловко. «Разве можно так разговаривать с чужими людьми?» — Анай положила на дощечку с ручкой раствор, взяла мастерок и стала аккуратно выравнивать стенку. Новые люди, новая обстановка всецело увлекли ее. И я этому радовался. И ловлю себя на мысли, что раньше как-то мало приглядывался к людям, не пытался подвергнуть мысленному анализу их поступки и действия, не искал в них то или иное проявление души, не сравнивал и не противопоставлял. Не знаю, чем это было вызвано, может быть, моей беспечностью, равнодушием? Сейчас иное дело, я всем и всеми интересуюсь, радуюсь, огорчаюсь со всеми.
Когда мы с директором спускались по косогору на обед, подъехал груженный кирпичом трайлер, и из кабины выбрался с портфелем, кто бы вы думали, сам Хафиз. Привыкший разъезжать на персональной машине, Хафиз неловко, смущаясь, выбрался из кабины трайлера.
— Вот и наш новый начальник участка, — произнес, обернувшись, Ражбадин.
— Кто, Хафиз? — удивился я.
— Да, он самый.
Я знал, что на место Акраба к нам назначен новый начальник стройучастка, но никак не мог предположить, что им окажется хорошо нам знакомый толстяк. Превратности судьбы.