Опасная тропа
Шрифт:
— Пойдем, Мубарак, встретим его достойно, ибо такие люди глубоко переживают подобное «ущемление», — погладил Ражбадин свои усы.
И мы подошли к нему. Увидев нас, он заволновался, растерянно затоптался на месте.
— С приездом, дорогой Хафиз, — Ражбадин обеими руками пожимает руку сдержанно улыбающегося толстяка.
— Раньше вы меня называли «уважаемый», — замечает Хафиз, неловко переминаясь с ноги на ногу, видимо, непривычно ему было ездить в кабине грузовика.
— А мы теперь с тобой на равных, начальник, поэтому и «дорогой». — Я понял по тону, каким говорил директор, что он старается немного подбодрить гостя. — Мы ждали тебя.
— Допустим, не меня… — процедил Хафиз, не зная, куда деть портфель.
— Почему же? Меня, например, спросили, не буду ли я возражать, если тебя направят к нам, как видишь, я не возражал… — Да, козыри в этой игре были в руках Ражбадина.
— Спасибо, Ражбадин. А я было долго не соглашался.
— Что так?
— Вы меня каждым разом удивляете, директор, неужели вам не ведомо чувство досады и обиды?
— Еще как… Особенно, когда я прав и меня не хотят понять… — И тут же директор решил переменить разговор. — Хафиз, ты как-то раз упрекнул меня, что я тебя в дом не пригласил, пойдем сегодня ко мне.
— Кто старое помянет, тому… что, говорят? — хихикнул Хафиз, но смешок получился неестественным, не до смеха, видно, ему. Опутана душа его непроницаемой паутиной жгучей обиды. Ведь, по его собственному мнению, с ним поступили очень несправедливо.
— Вот именно… — хлопнул Ражбадин по-дружески Хафиза по плечу.
Как, оказывается, быстро может измениться человек. Говорят же, хочешь узнать человека, дай ему власть. И следа в нем уже нет от того самодовольства и циничной откровенности, хотя еще пытается хорохориться, сохранить хорошую мину при плохой игре… В нем, в этом человеке, который стоял сейчас перед Усатым Ражбадином, виновато пряча глаза, как я заметил, уже проступали черты будущего «Акраба» с его угодливой начинкой. Да, надо садиться в седло тому, кто и сойти на землю может с достоинством. Как-то раз эмиром Дербента, говорят, стал человек из низшего сословия и народ на ворота дворца повесил его старые чарыки и написал: «Не возгордись!» Да и того блеска уже нет в одежде Хафиза, видно, три дня носит он свою белоснежную сорочку, воротник загрязнен и костюм помятый, в пыли.
— Ну что, пойдешь ко мне на обед?
— А почему бы не пойти… — приободрился Хафиз, — только вот портфель, может быть, оставлю здесь.
— Бери с собой. Мой дом, дорогой, теперь вся эта стройка, и обедать будем здесь. Семья моя вся здесь, — многозначительно объясняет Ражбадин.
— А я-то думал… хи-хи-хи, — рассмеялся Хафиз, по-моему, он освободился от тягостного положения, от неловкости. И произошло это потому, что Ражбадин вел себя благодушно и постарался разрядить атмосферу, развеял напряженность.
— Ничего, Хафиз, не переживай, успеется, будем и у меня! Люди не бывают хорошие и плохие, надо понимать их такими, какие они есть, с присущими им достоинствами и недостатками.
Да, в жизни нам со многим приходится расставаться, как-то надо стараться приладиться ко всему, что нас окружает. Я знаю, мне будет очень жаль расставаться со стройкой, тем более, с этими понравившимися мне студентами. Понимая все это, я в душе заранее переживал. Они уже готовятся к отъезду, через два-три дня подъедут два больших автобуса и увезут их в город. А пока они совместно с молодежью села в свободное от работы время готовятся к прощальному концерту самодеятельности. Многие из них так крепко подружились между собой, что иногда студенты остаются даже ночевать в саклях друзей.
Я на обед присоединился к бойцам. Дети мои, которых дома приходилось уговаривать есть, здесь ели с удовольствием и за это время даже стали крепче. Но сегодня с моими детьми сидят еще и дети Ражбадина — Ниночка и Искендер.
— Очень хочется, чтобы Ражбадин был спокоен, — говорю я жене.
— Не лезьте вы в наши дела, все уладится, — радостно проговорила Патимат.
Патимат с помощью Ашуры и Анай приготовила сегодня фруктовый суп. Странное дело, оказывается, если приложить выдумку, очень даже легко можно разнообразить еду. Раньше вот такое называлось компотом из сушеных абрикосов, а вот добавили туда немного риса — и компот стал супом. Мою Патимат теперь на стройке называют не иначе как шеф-повар, а шеф-повар — это, говорят, такой человек, который для одних котлет может придумать двадцать названий.
Если раньше уядуйинцы вообще не употребляли овощей, то теперь хозяйки прибавили забот работникам нашего райпо и завмагам, требуя привозить овощи: редьку, морковь, кабачки, баклажаны, капусту, петрушку, и те, как ни странно, доставляют. Вот такой получается баклажан, как говорит наш директор. Появились на прилавках магазина и всевозможные супы в пакетах, из которых можно быстро приготовить обед, и дети довольны, и хозяйкам удобно.
На второе Анай подала всем жаркое по-домашнему с молодой горской картошкой.
— Ой, простите, не знаю, получилась ли… — все смущается жена директора.
— Очень вкусно, пальчики оближешь! — восклицает Хафиз, — да у каждой из вас здесь врожденный талант!
Ражбадин, довольный, улыбнулся жене.
— Картошка свежая, ешьте на здоровье!
Славится повсюду наша, так называемая акушинская картошка. Она, во-первых, рассыпчатая, во-вторых отсутствует в ней горьковатый привкус. Земля наша каменистая, жесткая и пока что неизбалована химическими удобрениями.
За обедом моя жена радостно шепнула, что за этот месяц ей выпишут больше денег, чем в прошлый раз. И я бы получил больше, если бы не тот случай, когда я провалялся на больничной койке. «Даже если двести получишь, муж мой, хватит. Всем детям обновки купим». Как прекрасно, когда человек доволен своим делом, и, кажется, не может жена моя пока что объяснить, что это за радость в нее вселилась. Не из-за денег, клянусь, нет. Она довольна каким-то разнообразием, проникшим в ее жизнь. И я верю, что дальше она не сможет жить, как жила раньше, ей будет не хватать всего этого. Говорят же, не в деньгах счастье! Но откровенно скажу вам, почтенные: и деньги пока что много значат в жизни. Иметь их лучше, чем не иметь. Деньги приносят истинную радость и удовлетворение от сознания, что за это ты поработал добросовестно, помог людям и обществу своим трудом.
После сытного обеда студенты разбредаются по лугу. Одни ложатся на траву, раскинув руки и ноги — плашмя, другие сидят, третьи собирают цветы. Альпийский луг — сорви любой пучок — и готовый букет, в нем найдешь тюльпаны и первоцвет, нежную фиалку и колокольчик, голубой василек и клевер.
— Не рви!
— Тебе что?
— Зачем рвешь, чтоб выбросить?
— Девушкам нашим подарю!
— Вот из-за таких и оскудевает наша земля. Все рвут, не разбираясь, что и где… ведь на них вырастают семена, — возмущается студент, к которому Труд-Хажи обращался, бывало, «Эй, бородатый!».