Опасная тропа
Шрифт:
На улице слякоть и грязь. Грязь в основном накапливается больше на подходах к селу, чем на околице. Но сегодня и по окраинным дорогам машины еле ползли с зажженными фарами, тяжело и медленно, вздрагивая и скрипя. На дорогах образовались глубокие ямы, было очень скользко, потому что грунт в этих местах глинистый. В старину гончары отсюда брали глину для своих незатейливых изделий. Моросить начало вчера вечером и в то самое время, когда на стройке появился взволнованный участковый, он искал Акраба и когда поравнялся со мной, то вполголоса сообщил, что ему поручено очень неприятное дело — доставить в райцентр начальника участка. Абдурахман глубоко вздыхал и говорил:
Да, нелегкий, надо сказать, в такие дни труд водителей. Размышляя об этом, я шел по скользкой обочине над обрывом в сторону нашей стройки. Слова «нашей» теперь для меня звучит в его истинном смысле. С трудом я дошел до оврага, где журчат родники. Отсюда строители двумя большими автоцистернами возят воду. Туман здесь был гуще, и моросило, будто дождь просеивали через мелкое сито. Дорогу трудно было различить. Только журчание воды говорило, как лучше мне пойти дальше, по дороге сверху, где опасный крутой поворот над пропастью, или же спуститься в овраг, перейти речку?, И вдруг до меня доходит шум увязшей машины и голос Ражбадина: «Нет, так не пойдет, надо подтолкнуть…». Голоса были слышны, но ни машины, ни людей не было видно. Я подумал, что директор нуждается в помощи и побрел по верхней дороге. И толь ко когда я подошел вплотную, увидел их. Служебный газик начальника стройучастка застрял на самом опасном месте, над пропастью.
— Сюда, сюда, Мубарак, помоги нам сдвинуть этого дьявола! — крикнул почти по колено увязший в грязь Ражбадин. Рядом с ним чертыхался и наш участковый Абдурахман.
Наполовину высунувшись из машины, глядел назад мрачный Акраб. Видимо, вчера им не удалось выехать. Странная, я скажу, была ситуация: арестованный был за рулем машины, которая увозила его в райцентр, а участковый, которому было поручено самолично доставить его, находился в качестве пассажира, директор же, по-видимому, случайно, как и я, натолкнулся на них. Меня немало удивило старание Акраба выбраться из этой трясины: куда ему спешить, ведь не на свадьбу едет, а в камеру предварительного заключения. Водитель заглушил мотор, задрал штаны выше колен и выбрался из машины, бросил несколько камней под задние колеса и вновь сел за руль. Завизжали колеса, работая вхолостую и все больше углубляясь в липкую, как клей, глину. Гляжу на себя с досадой — я весь был обрызган грязью.
— Грязь смоется, Мубарак, поможем товарищам… — сказал директор.
— Я вам не товарищ, — бросает угрюмый Акраб. — А что касается помощи, то вы уже помогли мне сесть. Все это из-за вас…
— Нет, — возразил ему Ражбадин, — если поглубже покопаться, нетрудно обнаружить, где корень зла.
— Копайтесь, копайтесь, будьте вы прокляты! — захлопнув дверцу, Акраб включил мотор и с остервенением нажал на газ. Задрожала, запрыгала машина, колеса так бешено закрутились, что дым от них пошел. И я подумал: не натворил бы неприятностей этот взбешенный человек. Только я успел об этом подумать, как машина вильнула в сторону. Ражбадин был на самом краю пропасти, взгляд мой встретился с его недоумевающим и растерянным взором. Я бросился к нему, оттолкнул его в сторону с криком: «Берегись!», а сам не рассчитал движения, поскользнулся и сорвался. Падал я долго, падал в бездну, страшная боль прорезала все тело. «Это конец, неужели все?..» и сознание мое угасло, как падающая звезда. А что было со мной после, я не знаю.
Очнулся я на больничной койке и первое, что почувствовал: страшно гудела голова, будто рой пчел влетал
За окном была ночь… Во рту пересохло от жажды, но не хотелось будить жену. Я и раньше никогда не будил ее и соседкам не давал, — всегда хотелось, чтобы она выспалась. Я закрыл глаза и сквозь тяжелую дремоту услышал причитания жены…
— Ой, дорогой мой Мубарак, что теперь я буду делать без тебя, родной мой муж?! Как же это случилось и какая жестокая рука на тебя поднялась? Ты ведь никому зла не желал и не сделал… Аги, аги, аги, что же я одна с детьми буду делать?! Ой, лучше бы я умерла, родной мой, — всхлипывала и жалобно плакала бедняжка, и по тому, как она причитала, становилось ясно, что мне было очень плохо. Открываю глаза и говорю ей:
— Ты что, жена… живого хоронишь?
— Ой, люди, муж очнулся! — вскрикнула она и пришла в замешательство. Наконец она заметила, что уже ночь и вокруг никого нет, — горе, слезы и радость от того, что я жив, — все смешалось в ней.
— Не кричи, больных разбудишь, — с трудом выговариваю я.
— Больных здесь нет, — улыбается она сквозь слезы и не знает куда себя деть, куда деть свои руки.
— А это кто?
— Я с детьми здесь у тебя со вчерашнего дня, — всхлипывая, утирала она слезы полотенцем. — Что с тобой случилось, дорогой ты мой человек?
Но уже после первых ее слов, ничего больше не слыша, я думал, что действительно был сильно искалечен, ударившись о камни настолько, что при первых проблесках памяти своих детей, спящих на соседних кроватях, принял за чужих людей.
— Голова болит страшно… дай воды.
— Компот хочешь? Из сушеных абрикосов. Воды? Сейчас дам, — засуетилась жена. — Ой, как же не болеть, конечно, будет болеть… родной, ведь на тебе живого места не было.
— Ничего, жена моя, ты же видишь, что я живой.
— Тебя, говорят, столкнули?
— Нет, нет, это все случайно… — сказал я, не знаю почему, может быть, трудно мне было объяснить, а может быть, просто не хотел вмешивать во все это жену, и так она исстрадалась вся, зачем еще прибавлять тревоги.
— Если бы не Ражбадин, ты бы умер, ой, ужас, что же это такое делается? К тебе вчера еще другой человек приходил.
— Что за человек? Кто он?
— Я его не знаю, не встречала раньше. Но, наверное, добрый человек. Он спрашивал, не нужно ли чего. Говорил, что может одолжить денег. Кто бы ни был, отзывчивый человек, с добрым сердцем, — повела она носом и, улыбаясь, всхлипнула.
— Не плачь, не плачь, все обойдется.
— И участковый наш приходил… Все были напуганы случившимся. Невезучий же ты у меня, милый, дорогой, любимый. Я разбужу детей, пусть они обрадуются, что ты пришел в себя, — сказала жена, глянув на меня красными от слез глазами.
— Не надо, прошу тебя. Мне очень больно.
— Хорошо, хорошо, не буду. Тебе трудно сейчас.
— Больно очень…
— Ты знаешь, муж мой, такая беда случилась, такая беда… врагам такое не пожелала бы. Помнишь, ты рассказывал о начальнике здешнего стройучастка, который совершил какой-то подлог и клялся перед тобой… Ну, того, которого смешно называли «Ассаламуалейкум»? Я-то его не знала, и хорошо, что не знала, а то больше переживала бы. Так вот с ним в тот же день случилось страшное: он куда-то спешно ехал и у родника Мурмуч сорвался в пропасть…