Опознание. Записки адвоката
Шрифт:
Сказать Вере было почти что нечего. В подъезде, когда на нее напали, царил сумрак; любезное предуведомление насильника о наличии у него именно двух вопросов – об этом Вера по непостижимой причине так и не сказала следователю – прозвучало, когда нападавший был позади жертвы; после этого Вера хоть и оказалась лицом к лицу с негодяем, запомнила его физиономию лишь в самых общих чертах. Ножик, который все эти кошмарные минуты мелькал у нее перед глазами, Вера запомнила даже лучше, чем что-либо другое. И это ничуть неудивительно, ведь ей раньше никто ножиком не грозил, даже в шутку, а в тот вечер обоим участникам диалога было не до шуток. В общем, Вера, с большим трудом связывая слова в путаные фразы, сказала все, что могла, о внешности преступника, после чего следователь заставил ее расписаться на протоколе и отпустил, ни разу за все время допроса не дав своему взгляду хоть чуточку потеплеть.
Вера знала из телевизионных передач, что правоохранительные органы переживают не лучшие дни,
– Невозможно работать в этой стране! – Рокотал адвокат убедительным басом. – Поражает правовая отмороженность следователей, прокуроров и судей! Никто не хочет устанавливать истину, все решают свои проблемы и, отметьте себе, за наши деньги! Ведь это мы платим налоги, из которых всем этим деятелям платят зарплату… Я защищал многих известных людей, которых неправильно называют олигархами, что не совсем по-русски…
– А как правильно? – воткнулся ведущий.
– Правильно – магнаты, но это только с точки зрения русского языка правильно, а вообще совершенно неверно. Никакие они не магнаты и не олигархи, а просто выдающиеся, талантливейшие люди, в которых сейчас так остро нуждается эта заблудшая страна. Вы помните моих подзащитных – из Москвы, из Петербурга, из Красноярска. И все они абсолютно ни в чем не виноваты, я никогда не защищаю виновных, но до правового государства нам всем ох как далеко! Очень, очень все это грустно…
Вера искренне сопереживала красноречивому адвокату и, больше того, готова была убить своими руками наглого ведущего, мучившего при всем честном народе хорошего человека. Однако на фоне сопереживания Вере пришла в голову и другая мысль: случись чего, подумала Вера, где же взять деньги, чтобы обеспечить защитнику такой средний заработок?..
Но – случилось… Уж так случилось, что дальше ехать некуда! Вера переговорила со сменщицей Таней, опытной в судебных делах; не так давно Танька – не без помощи юристов, разумеется! – проделала многоходовую комбинацию, достойную чемпиона мира по шахматам, преобразовав коммунальную квартиру с одним подселенцем в отдельную без всяких подселенцев! Танькин сосед, упаси боже, не был ни отравлен, ни утоплен в канализации; поддавшись на довольно тонкую – по крайней мере, в его понятии – провокацию, он попал под суд, а выбраться из-под него уже не смог. Танюшка доверительно нашептала Вере, что в основу комбинации были положены деньги, вырученные за материн пятистенок в Новгородской области. Часть средств пошла на ментов из ближайшего отделения – они шустро явились по вызову и скрутили «разбушевавшегося» негодяя.
Все дело чуть было не испортил адвокат, выделенный соседу то ли по закону, то ли по конституции. Мальчик с честными глазами пытался защищать клиента по-настоящему, а не как положено. Он не понял еще, что засовывать палец в шнек мясорубки бесполезно – она все равно не остановится, пока не нарубит положенное количество фарша… Сосед, конечно же, уехал встречать восходящее солнце, Танюшкина мать заняла его комнату и принялась нянчиться с внуками. Татьяна с готовностью записала Вере адрес юрконсультации, где работал матерый адвокатище, закулисно организовавший чудодейственный судебный процесс.
У Веры, после того как она услышала эту историю, с неделю волосы шевелились на голове. Все-таки Вера оставалась слишком наивной и добренькой для теперешней жизни! Но адресок она сохранила, и теперь, когда жареный петух клюнул ее как-то уж особенно беззастенчиво, Вера решила воспользоваться адресом, для чего оделась как могла хорошо и набрызгалась с ног до головы недешевым дезодорантом…
Привычная к бескрайним просторам новостроек, Вера растерялась, оказавшись в «Петербурге Достоевского». Заговори в ней хотя бы сейчас историческая память, ей, может быть, стало бы чуть легче ориентироваться в закоулках Коломны, на задах бывшего дворца Бобринских. Но историческая память по-прежнему упорно молчала. Промучившись битый час, Вера, наконец, нашла нужный дом, вошла в нестерпимо воняющий кошками подъезд, поднялась на второй этаж, даже для этого сверившись на всякий случай с бумажкой, и остановилась как вкопанная перед большой двустворчатой дверью. На левой от Веры створке – напротив разноцветных звонков – красовались то ли пять, то ли шесть табличек с фамилиями. Если смотреть только на эту сторону двери, можно было подумать, что за ней обычная коммунальная квартира. На табличках значилось:
Я. Я. Штейн – 1 зв. И. Я. Штейн – 2 зв.
А. Я. Зильберштейн – 3 зв.
Непомнящие (инвалиды) – …
Сколько загадок! Для чего понадобилось уточнять про Непомнящих, что они инвалиды, а не такие же, как все? И что означает зияющая пустота на том месте, где проставляется количество звонков… Может, приглашение стучать ногами? Но таблички, которые, видимо, просто не успели снять, почти не привлекали взгляд рядом с огромной, бордово-золотой, прямо-таки царственной вывеской, закрывавшей изрядную часть правой створки. Вера, проморгавшись от блеска золотых букв, прочитала: «Восточно-Сибирское товарищество юристов-адвокатов. Санкт-Петербургский филиал (с правами юридического лица)». Приписка в скобках произвела на Веру особенно сильное впечатление. Она поняла, что попала туда, куда надо.
Едва отворив дверь, Вера услышала странно неживую музыкальную фразу, повторявшуюся без конца. В прихожей бывшей питерской коммуналки стоял черный стол, а за ним, наполовину скрытая грудой впечатляющей, но не очень понятной Вере аппаратуры, сидела и играла клавишами девушка с хорошим макияжем. Вера подошла к столу и стала терпеливо дожидаться, когда девушка поймает в компьютере то, что она там ловила с интересом, переходящим в подлинную страсть. Поймав или отчаявшись поймать, девушка перевела взгляд на посетительницу, спросила о цели визита и, улыбнувшись с подлинным, как показалось Вере, радушием, отправила ее в первую комнату направо. Не без трепета вагоновожатая Вера Рядовых вошла в эту комнату и во второй раз за недолгое время остановилась как вкопанная, пораженная видом не менее величественного, чем вывески и не менее благообразного крупного пожилого мужчины, восседавшего за столом меньшим, чем секретарский, но тоже черным. Мужчина смотрел на Веру и улыбался, не разжимая губ, интригующей, почти мистической улыбкой, в коей читалось – среди много другого – если не отеческая нежность, то уж во всяком случае приглашение присесть. Вера присела. Взгляд мужчины опустился вслед за ней, но рисунок улыбки не изменился. Он молчал. Вера помялась, потом взяла себя в руки и начала излагать.
Она рассказывала сбивчиво, с частыми паузами. О таких вещах рассказывать трудно, гораздо, может быть, труднее даже, чем переживать их. С другой стороны, поделиться своей бедой с человеком, заведомо дружественным, значит, в какой-то степени утолить боль. А дружественность пожилого адвоката не вызывала сомнений из-за того, что он, как сказано выше, все время улыбался.
Форма адвокатской улыбки – он, повторим, улыбался не переставая, но и не разжимая губ, – была странной и многозначительной. Проснись сейчас в Вере Рядовых утонченный многознающий эстет (а в ней, как в каждом из нас, спали беспробудным, пожизненным сном историческая память, и эстет, и Моцарт в обнимку с Сальери, и масса других интересных людей), так вот, проснись в вагоновожатой Вере тонкий эстет, он бы измучился до полного изнеможения, пытаясь описать и классифицировать улыбку пожилого адвоката.
Улыбка на первый взгляд – вещь совсем простая, всего лишь всем знакомое и привычное мышечное сокращение, происходящее у людей по самым разным, иногда совершенно неожиданным поводам. Но описать ее вместе со всей ее простотой нельзя, невозможно, как не описать жест, или взгляд, или поворот головы. Можно лишь показать либо сравнить. Эстет, скрытый в Вере, поворчав спросонок, пошлепав босиком на крошечную кухоньку и напившись крепкого кофе, перебрал бы в памяти великое множество улыбок, зафиксированных для потомства в скульптуре, живописи и фотографии. Он, наверное, начал бы свой экскурс с Будды и Сфинкса, а закончил ослепительной, зубастой, неизмеримо широкой и столь же бессмысленной улыбищей импортных президентов и премьер-министров. Вероятнее всего, эстету пришлось бы безвременно прервать свои изыскания и быстро уснуть обратно, так как Вера закончила мучительный рассказ и обратилась к адвокату с вопросом, может ли она, Вера Рядовых, та самая, которой следователь присвоил титул потерпевшей, пользоваться адвокатской поддержкой…