Осень матриарха
Шрифт:
У меня тоже всё было рассчитано. Не выиграю жизни, что маловероятно, - так по крайней мере посею бурю и под шумок вызволю горную столицу руками друзей. Догадывались ли мои легены, что в нерасчётливой дерзости я напоследок сыграла ими самими?
Счёт пошёл на недели. Потом на дни. Одно было хорошо: кормить меня стали прилично. Наверное, потому что Ханберт зачастил в гости. О Каорене вообще молчу - разве что спал в другом месте. Мы с ними по-деловому, на равных обсуждали проблемы гласности: как донести происходящее до всех заинтересованных лиц. В сущности, некое подобие мобильной трансляции в Динане водилось: крошечные летающие
Ладно. Допустим, что действовал могучий спонтанный фактор, в Рутене сокращенно именуемый ОБС - "Одна Баба Сказала". Новость о дне и часе церемонии разнеслась с ураганной скоростью, войско не повиновалось тем офицерам, которые пытались отодвинуть его на дальние позиции. В Ставке, кстати, сообразили, что если явно дать слабину, то это сыграет на руку осаждённым, а слышать и так все услышат. А кое-кто даже увидит - чужими глазами.
И вот, наконец, мне говорят:
– Будьте начеку, гран-инэни. Завтра в шесть утра вас поднимем. Мешать вам готовиться не будем, разве что сами помощи захотите.
– Если позволите, без горничных обойдусь. Вот человека на мою саблю отыскали? - спрашиваю. Откуда возьмётся сам клинок, меня интересовало не очень. Не забывай, что с тобой имеют право сделать что им угодно, - поскольку ты вручила себя Оддисене. Изобрази исходную стойку самурая - готовность ко всему. Даже самому невообразимому. Так я уговаривала себя.
Нет, снова не страх. Азарт бывалого игрока, пузырьки игристого вина в крови. Умылась, схватила чашку неизменного кофе, нарядилась. Ещё во время вольных прогулок взяла я за гроши старинный женский наряд наездницы: от талии вниз и по бокам разрезы, верх на шнуровке - можно распустить одним-двумя движениями. Тяжёл, конечно - натуральная белая замша, хоть и тончайшей выделки. Под него, естественно, полагались полотняные рубаха и шаровары: аврат есть аврат. И боковые швы к тому же натирают.
Ну и волосы закрутила наподобие тюрбана, для чего понадобилось десятка четыре шпилек и огромный кисейный шарф.
Тут как раз постучались семеро из охраны - ни Каорена нет, ни Ханберта, всеконечно. Вывели на двор.
А там вовсе и не Налта подсёдлана. Вороной жеребец ходит кругами, тянет конюха за повод - сам не слишком высок в холке, широкогруд и тонконог, сложение сухое, голова небольшая, ноздри круглые. Грива, хоть и густая, стоит щёткой, точно у стригунка или полукровки, хвост достигает копыт. Шкура на утреннем солнце отливает не атласистым, а скорее бархатным каким-то блеском.
Надо сказать, что во всём Динане траурный цвет - не чёрный, но белый. Однако если христианская свадьба - то обоих соискателей наряжают в цвет чистого снега. Чёрный -
Вот и на это коне сбруя вся в серебряных бляхах с вензелями и позади к седлу привешена сабля в богатых ножнах. Вгляделась я: эфес больно знакомый. На полторы мужских руки и две тонких девичьих, легших поперёк. И одну ладонь Та-Циан, если уточнить. Ибо ею не только мерить, но держать и ударять с размаху.
Присмотрелась ещё...
Тергата собственной персоной. И мой клинок, и не мой. Ради такого случая спешно переодетый в парадное одеяние.
Вот тогда я и поняла на не словах - всеми моими потрохами. Тугой гибкий корсет на талии и животе - выпрямись, стройно стань в стремя. Тёплая волна, что подступает под самое сердце. Пузырьки шипучего вина в крови. Всплеск неземного счастья - и когда, на пороге между смертью и жизнью!
Только так для меня и возможно.
...Улицы все пусты для не такого уже раннего утра. Пока проезжали, на нас оборачивались, но не подавали виду, что узнают. Но почти все шагали в ту же сторону, что мы.
Всю дорогу меня инструктировали и информировали о том, что ситуация с перемирием окончательно сдулась, акценты поменялись кардинально. Никто уж и не помнит, что я не заложник мира, а всего-навсего парламентёр. Ханберт предъявил ультиматум моему непосредственному начальству, добиваясь ослабления петли. Поскольку это означает фактический конец осады и невозможность любовно подготавливаемого захвата, дядюшка Лон делает вид, что не верит в мою будущую гибель. Не из вредности - просто он европейский гуманист и в него такое не вмещается. Так что держитесь, высокая госпожа, обратного поворота по ходу не выйдет.
...У подножья первой линии холмов, где уже кончается людское поселение, толпа народу: еле раздвинулись, чтобы пропустить меня к месту показательной экзекуции. Эшафот соорудили на славу, хотя нужен он был, по сути, для тех, кто в партере. Широкий, надёжный и лестница хоть крутенька, но с перильцами. "Помогите мне подняться, а уж вниз я как-нибудь сам слечу", пошутил Томас Мор в подобной ситуации.
Никто не помогал, но никто и не мешал мне делать что хочу. Я сошла наземь, бросила кому-то повод, затем поднялась с Тергатой в руках. И встретилась глазами с тем человеком.
Вот кто уж определённо не походил на работника меча и топора. Средних лет, чуть морщинистое лицо с аккуратной бородкой и щегольскими усами, умные глаза. Саблю принял не он, его подручный, с виду профессионал того же вида и уровня или, возможно, лишь профос. У кэлангов, раз они такие плохие парни, должны ведь водиться заплечных дел умельцы?
– Что, время? - спросила я.
– Время, - кивнул он.
– Где мне стать, господин моего клинка?
– Где хочешь, госпожа своей жизни.
Вот такой краткий диалог лицом к лицу. На протяжении его я спиной чувствовала, как нарастает напряжение в толпе, и это давало мне крылья.
А потом начался монолог. Позже мне приписывали уйму пафосных проклятий. Сведения эти несколько преувеличены - я лишь выпрямилась, обвела всех зрителей глазами и сказала на пределе своего незаурядного голоса:
– Меч мой зовётся Тергата, и я сама Тергата. Обе мы вложены в руку Аллаха. Когда моя кровь прольётся наземь внутри городских оград, я сама стану Лэн-Дарханом, и Сердце Сердец станет моим сердцем. Крепко о том помните.