Осень матриарха
Шрифт:
Так она размышляла и перебирала небрежно брошенные намёки.
А вокруг цвела сирень, дикая роза оплетала кипарисы цепями алых бутонов, изумлённые глаза нарциссов смотрели с растрёпанных клумб. Город дивил ее, как огромный ларец с игрушками, от которого потерян ключ. Крошечные, но все в каменной резьбе домики окраин лезли на склон, будто козы. Сады, низкорослые и ухоженные, стояли все в буйном цвету и переплетении ветвей и лоз. Гранитные стелы с узорными арабскими надписями украшали кладбища, подобные самым прекрасным садам, низкие, в два-три этажа, особняки на богатых улицах выглядели кенотафами былого. Та-Циан заходила в антикварные и ювелирные лавочки, где давно уж ничем не торговали - разве что
Людей на улицах было никак не меньше, чем в Эрке в мирное время, и много больше, чем в осаждённом Эдинере. Главным образом мужчины всех возрастов. Не профессионалы, но обвешаны оружием чуть более, чем всем им привычно. А ведь именно в Лэне родилось присловье: "Нет кушака, кроме перевязи, нет плаща помимо щита, нет руки без сабельной рукояти".
Носить кобуру или кинжал Та-Циан считала излишним вызовом: чужачку узнавали по повадке, имя угадывали, не заглядывая в паспорт. Охрану брать не хотела: уж тогда и подавно от взглядов не спрячешься. Оттого Каорен прибивался к ней всё чаще, как бы ни был занят служебными делами. Или, возможно, эти дела продолжал.
– Любуетесь нашими красотами? - спросил однажды с улыбкой, полной тончайшего цинизма.
– Недаром ваш родственник не пожелал подвезти тяжёлую артиллерию. Кто же устраивает погром в сундуке со своим личным достоянием?
– Да, сокровищ поистине в избытке, - отозвалась она. - Кроме самого главного: прекрасных дам. Я здесь единственная из них, кто передвигается по улицам в своём натуральном и неприкрытом облике. Нет, понимаю, ислам с его ограничениями, время тоже нелёгкое. Но всё же...
– То, что красноплащники со всех сторон приближаются к городу и постепенно смыкают удавку, не было сюрпризом ни для кого, - ответил её собеседник. - Те, кто хотел свободы и безопасности, давно успел рассеяться по окрестностям и родственникам. Те, кто желал иного, - закрепился в стенах, сотворив личную крепость. Жаль - самой главной, именно Кремника, не хватает на всех.
Оба не раз подбирались под самые стены, и колокола пели внутрь самой души Та-Циан. Она вторила: ещё в дедовские времена её научили брать голос в маску и без тяжких усилий направлять на тот край света, и теперь холодноватое меццо-сопрано удивительным образом шло поверх тяжкого звона и гудения. В природном голосе женщины отсутствовали тёплые грудные ноты, к чугуну примешивались, диковинно сплавлялись с ним лёд, серебро и сталь. Каорен удерживал её за плечи, обтянутые скользкой тканью, - чтобы не улетела ввысь.
Почти влюблённые: недоставало малой капли.
– Отчего так много народу осталось в столице? - спросила Та-Циан в один из подобных моментов.
– Я только и делаю, что отвечаю на этот ваш вопрос, - проговорил Као.
Было очень раннее утро, которое весной кажется плавным продолжением полуночи.
Самое хорошее время для пенья жаворонков, которые не хотят быть пойманы совами.
Самое неудачное начало важного разговора - "Давайте отойдём в сторону". Теряется
Та- Циан сняла чужую руку с платья и, придерживая своей, повернулась так, чтобы встретиться глазами.
– Три вопроса, как в сказке. Каорен, если перемирие закончится пшиком, меня отпустят?
– Да, - ответил тот, не колеблясь. - Человек с белой повязкой на рукаве не священен, как посол, но обладает правом неприкосновенности.
– А если я скажу, что под моей рукой гораздо больше воинского народа, чем вы представляете, и что они с радостью бросятся за мной на штурм любой святыни? Да хоть самого Царства Небесного!
– Поверю, - ответил Каорен коротко. - И что? Хороший враг украшает жизнь. Идите и воюйте всей мощью. Для такого вас и снабдили венком из почестей и регалий.
– Као. Чем Братство Расколотого Зеркала наказывает тех, кто прикрывается его именем и славой для своих личных целей?
Он даже не вздрогнул. Почти. Слегка улыбнулся ей и провёл ребром ладони по горлу.
А потом спросил с расстановкой:
– Ты уверена, что у тебя были именно личные цели?
На этих словах кто-то жарко задышал ей в ладонь, и Та-Циан поняла, что её постояльцы уже давно следят за действием: начиная, пожалуй, с первой реплики Каорена.
Опустила глаза: оба, и Дезире, и Рене, сидели на полу, поджав ноги. Размера вполне допустимого, человеческого: вот только выглядят, словно лишь сейчас оторвались от соски.
– Когда тебе ответили, как ты и хотела, трижды, твоя подача кончается. Неучтиво также парировать вопрос другим вопросом. Каорен отреагировал мгновенно: значит, был тем, кем я его считала.
– Уверена, высокий доман, - ответила я с самой красивой интонацией из тех, что были мне доступны. - Я хочу получить мраморную стелу, на которой самыми лучшими арабскими стихами было бы зашифровано моё имя и бранные подвиги.
И, знаете, он рассмеялся. Дядюшка Лон не понял бы происходящей сцены - слишком долго пробыл в Европе, чтобы относиться к смерти шутя. Да и всего, что воспоследовало, ожидать не мог, на нашу удачу.
– О, - сказал Рене.
– Я ведь знаю, что у нас не полагается в открытую обозначать покойного, как это делается у христиан. Зашифровывают тем или иным образом. Но шутить о таком прямо на пороге двух существований?
– А потом мы взялись за обе руки, - продолжала Та-Циан, не отвечая на риторику, - и отправились домой обсуждать вместе с Ханбертом и другими: как мне лучше распорядиться своей жизнью, чтобы отстоять от собратьев по оружию и получить в личный махр лучший город Динана. Всё-таки стены в жилище, что курирует Братство, не так уж и проницаемы, как кажется на первый взгляд.
– В чём смысл?
– спросил Дезире. - Я, конечно, вижу, что госпожа осталась в живых и даже та неведомая хворь её не съела.
– Но мёртвые не женятся и не получают брачного выкупа, - добавил Рене.
– Вы так же мало понимаете ситуацию на местах, как многоуважаемый Лон Эгер, но вам обоим простительно. Я вытребовала у Эдинерского Льва такие большие права и звания, что это автоматически перевело меня из глашатаев, которые немо дожидаются ответа, в почётные заложники. К тому же практически все, кроме наших красных трибунов, видели, чьим именем я прикрываюсь, и догадывались, что оно хоть и прекрасно, да незаконно. Керм, моя главная ширма, и то мало-помалу отодвинулся на вторые роли. Однако партию с Оддисеной разыгрывала не одна я: самых умелых бойцов посылало нам как раз Братство Зеркала. На сей факт и была моя главная надежда.