Осень матриарха
Шрифт:
И что значит на эзоповом языке вот это: "Ей надо лишь пошевелить пальцем, чтобы получить признание"? Мастером сабли или шпаги признают не люди - молва. Запрет на поединки между ними - такого требует не закон, но простая рациональность. У каждого мастера вырабатывается свой стиль, своя совокупность приёмов в дополнение к всеобщей азбуке. Два разных стиля - это практически несопоставимо, безумно и оттого смертельно для обоих: если только не запретить поединщикам увлечься до самозабвения, до упоительного момента, когда человек становится одним со своей сталью. А до той поры и дуэль - всего
Так она размышляла, в одиночку бродя по улицам и площадям Лэн-Дархана: обсуждениями условий мира (или просто сдачи на милость победителя) её не слишком обременяли. Передала бумагу - и ладно. Охранники легко согласились не обременять тоже: в стенах целее будут, чем за компанию с тронутой мозгами бабой. Ханберт Антис, непосредственный глава Каорена, открыто благоволил к "госпоже посланнику" - судя по всему, тоже поучаствовал в купле-продаже библиографических редкостей. Его подчинённые и гражданские супруги подчинённых портили картину общего благодушия лишь в присутствии казённой охраны, да и то слегка.
А вот легендарное лэнское гостеприимство порядком ослабило накал: начиная с того, что на официальных приёмах и в "открытых домах" поили самое лучшее дрянной робустой. Это в стране, где натуральный, из-за семи морей привезенный, много реже - одомашненный в эроских анклавах кофе был маркой гостеприимства! Оброс уймой ритуальных действий, требовал не меньше утвари и театральных жестов, чем японская чайная церемония!
И кончая традиционной велеречивостью.
"Может быть, я тогда не понимала вежливого притворства и непоказного отторжения?
– думала сейчас Та-Циан.
– В легенде моей жизни говорилось, что меня в глаза обзывали "кяфиркой", то бишь лицемеркой и отступницей. Но уж это полная ерунда. Вежливость в них всех вбита вместе с молоком матери. Иное подвигло меня тогда на нестандартные действия".
– На время переговоров отпущен месяц, - рассуждала она вслух.
– Горы не контролирует никто, однако мой родич со стороны матери обязался, по присловью, избегать кромок чаши. Сосредоточивать войска за перевалами и не заниматься альпинизмом. А человек он порядочный; и его правая рука Марэм - также.
– Разумеется, - сказал случившийся тут Каорен без капли энтузиазма.
– Военная косточка, как ваш покойный отец. Интеллигентский сухарь.
"Здесь и правда не знают, что Эно-старший был родом из "кормящего сословия" и притом поэтом - чёрная кость, земляная плоть, крылатая душа, - или наш добрый друг так пошутил? - подумала тогда Та-Циан. - Снова надвое сказано".
– Только ведь истории безразлично, кто из носителей идеи хорош, а кто плох, - продолжал тем временем её оппонент.
– Нравственными проблемами сия дама себя не обременяет. И даже красота самой идеи ничего ровным счетом не значит, если её сначала придумали, а потом пытаются насильно внедрить. Кучка самых прекраснодушных мечтателей, наделённых силой и властью, способна единовременно загнать страну в такой исторический - истерический - тупик, что оттуда и за сто лет не выбраться. Нет, не хотел бы я видеть, что будет в вашем государстве лет через десять. И не увижу, так мне думается.
– Эмигрируете?
– Скорей
– Не прибедняйтесь. Горы с множеством перевалов и дефиле - не Великая Берлинская Стена. Нити для переброски у вас есть. И оттуда, и туда.
– Исключительно для продуктов и лекарств. От поветрий и с голоду не помираем - и на том спасибо. Ваши пастухи загнали сюда слишком много овец... ах, извините, любимого вами простонародья, которое хочет кушать и болеет не меньше нас, аристократов недобитых.
Снова зацепки. Разрозненная колода безумного таро.
Владыки, которые овладевали простонародным ремеслом, чаще всего кончали плохо: Людовику Шестнадцатому отрубили голову модернизированной им гильотиной, его предок, что числился под номером тринадцать и был на все руки - столяр, повар, садовод, цирюльник и сверх всего отличный композитор и музыкант - весь свой век пребывал под чужой властью и, надо сказать, поступил мудро. Отвёл беду от себя и ближайшего потомства.
Возможно, Каорен - скрытый владыка. Оддисена далеко не всегда стремится занять малозначимые должности. Высокий пост - маскировка не худшая.
"Ваши пастухи". Эпитет, никем и никогда не прилагаемый к чужакам. Также ни один "аристо" не унизит себя презрением к тому, кто стоит ниже на ступеньках сословной лестницы. Такое делают, чтобы шокировать собеседника и привлечь его внимание. А пастух в роли волка, Пастырь плюс Волк... Ну, мы же все знаем, кто имеется в виду. Люпус ин фабула, полудержавный властелин Лэна, мятежный доман, с которым все то ссорятся, то мирятся, ибо хоть реальной властью не поступается, но и зла безусловного не творит.
"Лекарства". В отличие от еды, в Лэн-Дархане их как раз хватает: все аптеки забиты, перед войной, как и во время самой войны, бытовые хвори отступают. Знал ли Каорен, что его недавняя приятельница страдает чем-то непонятным? В крови не находили ни бациллы, ни вируса. Снимки упрямо показывали чёрное пятно, которое то расширялось, то в момент напряжения всех сил бледнело и съёживалось. Пульсирующий фантом, который почти не отнимал сил и в то же время угрожал именно своей непонятностью. Отступая, от самой хозяйки не отступался. В момент роста мог одеть щёки багрянцем или меловой бледностью, внедрить в мышцы и кости предательскую дрожь. Внутренний климакс...
"Оружейные мастерские". Похоже, не огнестрел, таким опять же в горах не хвалятся. Но какой и, главное, кому есть прок в наше время оттачивать шпаги, ножи и сабли? Оддисене? Разумеется, но не только.
И вновь выплыло: "Вы - самый страшный и непредсказуемый сабельный боец во всей стране. Черпаете силу ниоткуда, когда своя, казалось бы, давно на исходе. Идеально держите равновесие, можете бить из любой позиции, хоть роняя себя наземь. Не соблюдаете писаных правил, если вас не ограничили заранее. Сама смерть".