Осень матриарха
Шрифт:
– Что Братство не притворялось?
– спросил Дезире. - Я читал такой рассказ Борхеса, о простеце по имени Оталора и сильном вожде, которого он сдуру захотел сместить. Ему шутя отдавали инициативу, именное оружие, коня, женщину, а в конце расстреляли почти с презрением.
– Надежда на то, что Братство реально увидело во мне своё оружие против самозванцев куда худшего толка, - уточнила Та-Циан.
– Если говорить о целях предполагаемого союза - по сути никому не были нужны хаос и двоевластие, даже тем, кто его устраивал. А уж если приходится служить, так лучше не самому доброму, а самому умному.
И вот в эти дни
– Как ангелы праведника на мосту Ас-Сырат-ал-Мустакым, - пробормотал Рене.
– Сделать из себя ключ от городских врат, вставить в скважину и сломать внутри, - с неким испугом проговорил Дезире.
– Вот ведь умница! Но не так уже на самом деле была велика моя популярность, как хотелось для воздействия на массы. И не настолько я была опытна, чтобы мои почитатели, видя мою неминуемую гибель, не ринулись уничтожать Сердце Сердец вместо того, чтобы войти миром и оборонить. Следовало разыграть импровизацию как по нотам - и талантливо. Было ещё третье, о чём я и думать забыла.
Ханберт сказал нам:
– Нельзя судить тайным судом Братства человека, который не владеет до конца своим телом. Не годится класть на алтарь ущербное животное - Терги заведомо его отвергнут. Те, на склонах, примут за вульгарный блёф и не поверят нашей правде.
– А время? - спохватилась я.
– Время-то у нас имеется - подлечивать во мне непонятно какую болячку? Даже если отчим с присными не начнёт раньше условленного срока.
– Не начнёт, - ответил Каорен.
– Мы следим и при надобности можем его притормозить дня на два - на три: устроить небольшое землетрясение или ещё что. Горы пока наши.
И тут один из его спутников процитировал избитый исторический анекдот:
– Некий владыка сказал своему генералу: "Верю, что у вас мало времени подготовиться в обороне. Но действуйте так, будто неприятель на Луне - и его окажется ровно столько, сколько необходимо!"
Это об императоре Наполеоне и маршале Нее при Ватерлоо: ну, положим, и у нас ситуация не того размаха, и те молодцы всё-таки битву продули вчистую. Но ведь мы далеко не Европа, у нас другие повадки...
Словом, разошлись мы с тем, что в любом случае необходимо сделать меня безупречной. Затем - распространить слух, что с меня спросили за некий подлог по самому большому счёту. Вы помните, что я говорила об ответственности за власть, которая возрастает от ступени к ступени?
А после всего мне должны были предоставить трибуну для публичного выступления. Очень высокую.
– Если мы поняли хоть приблизительно, это чистой воды авантюра, - ошеломлённо сказал Рене. - Но мы, наверное, ошиблись.
– Вот так вам всё и объясни, - проворчала Та-Циан.
– А интрига? Ну конечно, вся подоплёка планируемого действа была в таком тончайшем знании психологии толп, в такой сыгранности, какую не достигнешь и тысячей театральных репетиций. Ну и авантюра наличествовала, конечно.
А самое главное - со мной в общем и целом договорились, а о том, что предстоит нынешней ночью, не обмолвились ни словом.
Меня вернули в Дом с Остриями, но заперли на верхнем этаже, мало что понимающую охрану удалили - шумно и с таким расчётом, чтобы кто-нибудь сбежал из города и попробовал доложиться в Ставку. Из-за моих неприятностей ведь заранее штурм
И вот только я заснула - а сон у меня был крепкий и безотказный, ибо солдату любая секунда отдыха дорога, - как в дверь постучали.
Вскочила я по тревоге с дурной головой, этакая миледи Кларик в батистовом пеньюаре, ан глядь - ствол в руке: откуда только взялся. Никому не пришло в голову меня обезоружить и тем более обыскать комнату: сообщники же... Друзья по палате общин, которая в Жёлтом Доме...
– Открыто, - говорю этак спокойно.
Входит человек - ничего особенного, в такой полувоенной форме и высоких шнурованных ботинках пол-страны ходит. Только вот больно красиво всё заштопано и сидит щегольски - тоже денди мне в пару. Лет по виду тридцать пять, а может, и все пятьдесят. Фигура эфеба, грация и осанка критского бычьего танцора, волосы пегие: снаружи выгорели целыми прядями, а то и поседели, изнутри в каштан отдают. Черты лица точёные - что нос с горбинкой, что тонкие губы, что надбровные дуги с изломом. Только выточены они не иначе как засушливым ветром с пустынь, который проникает иногда в разломы горного щита и гуляет по руслам сухих рек. Кожа смуглая, а глаза такие светло-серые, что белыми кажутся: весёлые, жестокие, шалые. И каждый зрачок аж на пол-лица. "Сталь на висках, серебро в глазах - золото в мыслях", говорят в Лэне о таких мудрёных субъектах.
В общем, смотришь на такого и в упор не понимаешь, что именно ты съел.
– Спуск хоть тугой?
– спрашивает он.
– Вы, ина генерал, подняли бы прицел выше, а то от пули в недавнем завтраке помирают долго и погано.
И, надо же, тотчас, как по сигналу, наступило утро. Или в глазах и мыслях у меня прояснилось - теперь уже окончательно.
– Садитесь вон в то кресло, - предлагаю, - раз уж сами себя пригласили. И погодите немного: мне ещё проснуться надо.
В общем, справила телесные нужды, ополоснулась по-быстрому, перебралась из ночнушки в безотказный халат, пистоль в секретный карман, носки и туфли на ноги. С тех пор и завелась у меня, кстати, привычка: ночевать так, чтобы всё необходимое иметь в одних стенах и под одним засовом.
А он говорит, нагло обернувшись ко мне затылочной частью:
– Я тут ради приятного знакомства немного колумбийской арабики припас и турочку. Если разрешите - сготовлю на спиртовке. Не сомневайтесь, получится то, что надо.
И такой ухватистый, между прочим: и варево не упустил, и насчёт чашек подсуетился - у меня были такие фарфоровые чайные стаканчики в виде тюльпана. Армуды называются. И розлил правильно: чтобы густая бархатистая пенка получилась.
Вот сидим как ни в чём не бывало - а чего, собственно, трепыхаться? Проще жить от этого станет, что ли? Кофеёк попиваем: давно сей радости мне не выпадало. И другой радости - тоже: глядеть на этакое диво природы.
По правилам мужской галантности стронуть с места беседу должна дама. Но я молчу и делаю вид. Какой - сама не знаю, только что важный.
Наконец мой антагонист ставит посуду на столик, откашливается и говорит:
– Меня, собственно, Каорен послал разобраться, что за язва точит вас изнутри. Мы с ним вроде приятелей.
– Господин имеет честь быть лекарем?
– Нет. Но знаю, где один такой обретается. Не излечит, так поддержит.
В смысле "взойди на эшафот в полном здравии", ага...