Осенние дали
Шрифт:
— Любителям могу и поджарить.
Она засмеялась, кончиком языка облизнула жадную нижнюю, чуть выдававшуюся губу. Варвара Михайловна сделала оживленное лицо, шагнула к Порфишину, открыла рот, чтобы спросить: «Отправили, Елисеич, дочкам посылку?», да вовремя вспомнила, что уже два раза об этом заговаривала, и, не зная, куда себя деть, задержалась возле Жогалева. Шофер вытирал паклей грязные руки. Десятник уже отмерил камень металлическим складным метром, и его начали грузить в кузов трехтонки.
— Так и вас, Костя, мобилизовали на трассу? — спросила Камынина и как бы безразлично
— Начальнику с горки видней. Рабочий народ у нас через каждые три недели меняют, может, и про меня бог вспомнит. — И Жогалев, тоже покосившись на Молостова, зачастил с тем заученным подъемом, за которым таилось полнейшее равнодушие. — Будем жать на всю железку. Если потребуют райком партии и райсовет трудящихся, зазимую тут. Дам подписку на целый год времени, как на заем. Это наша сознательная обязанность всего населения, потому как народная стройка… — И вдруг совсем другим голосом заорал на камнеломов: — Иль у вас помороки отбило? Куда грузите, что это вам, трактор? До ночи буксовать буду в овражке за Бабынином?
И, проворно подскочив к машине, стал закрывать борт.
— А ты делай стахановскую возку.
— Беспременно. Только сперва схожу в отпуск, покурортюсь у тещи в деревне, а то портки спадают.
— Небось на «левую-то» хоть сейчас готов? — засмеялся один из грузчиков, опуская лопату.
Шофер нажал на клаксон.
— Отправление дано, айда по местам согласно купленным билетам. Павел Антонович, вы в кабину? В кузов? На камнях неудобно. Может, вам желательно, Варвара Михайловна? Вот и красота: прошу к нашему шалашу.
Рядом с шофером Камынина села с чувством отвращения. Она бы охотно заняла свое место в кузове, но ее остановила обида на Молостова, то внимание, с каким он отнесся к Забавиной, она не могла перенести гордой, победной улыбки заведующей лагерной столовой. Да, конечно, Костя Жогалев рвач. Варваре Михайловне сделалось стыдно за свою недавнюю слабость; как она могла подумать об уходе с трассы? Ведь Андрей будет до конца строить шоссе? Значит, и ее место здесь. С Молостовым же надо прекратить встречи — и все. Он, кажется, особенно внимателен к Забавиной? Вот и пусть ухаживает… хотя, если рассуждать всерьез, что между ними общего?
Молостов еще минут на десять задержался, давая указания камнеломам. Затем приветливо обратился к Варваре Михайловне: хорошо ли устроилась? Она ответила сквозь зубы. Молостов похвалил ее, что села в кабину, вскочил в кузов рядом с Забавиной, и нагруженная машина, кряхтя и скрипя, медленно покатилась под увал.
XI
Оставшись в Моданске, Камынин еще позже стал приходить домой, чаще ночевал в районах или на трассе, по нескольку дней не срывал листки с календаря и не всегда знал, какой сегодня день.
В это утро Андрей Ильич заглянул на нефтебазу, а оттуда отправился на машинно-дорожную станцию, расположенную при выезде из города. Ему хотелось выяснить на месте, почему непрерывно портятся бульдозеры, скреперы, почему перерасходуется горючее. Директора МДС Горбачева он застал
— Что вот, Андрей Ильич, с такими ухарями делать? — ткнув в грейдериста пальцем, зло скривил тонкие губы Горбачев. — Что с него возьмешь? Вот если бы их… соколиков, штрафовать, сразу б поняли, как государственное имущество портить!
Камынин обошел струг. Нижний конец его ножа на месте скрепления с лемехом был сломан, крыло отвала погнуто. Ему стало жалко эту мощную, совершенно новую машину, так незаслуженно исковерканную.
— Как же вы, Юшин, нож сломали?
— Вышло… так, — невнятно ответил грейдерист и отвернулся. По тону голоса можно было понять, что он не ожидал для себя ничего хорошего. На него уже накричал директор МДС; узнав газик начальника строительства, Юшин подготовился к еще худшему разносу.
— Все-таки?
— Хотел захватить сразу побольше грунта, а там пенек оказался. Я не рассчитал — чик… и готово.
— Что ж ты не видел, куда перся? — грубо оборвал его Горбачев. — Дома глаза оставил?
Камынин жестом остановил расходившегося директора машинно-дорожной станции.
— Ругаться, Валентин Данилыч, тут бесполезно. Вы понимаете, Юшин, какой ущерб трассе принесла ваша невнимательность? Мало того, что потребуется ремонт струга, сварка ножа. Главное — он на некоторое время выбывает из строительства, а это означает прорыв на Спас-Деминском участке. А мы на вас рассчитывали, когда выдвигали грейдеристом. Огорчили вы нас, огорчили.
Юшин нервно мял в руках грязную кепку. Его поразил сдержанный тон Камынина, даже то, что главный инженер говорил ему «вы». (Известно, что у нас некоторые руководители усваивают «отеческий» тон «тыканья» с подчиненными и незнакомыми людьми, однако тут же быстро перестраиваются, коль собеседник оказывается выше их по служебному положению.)
— Понимаете, товарищ главный инженер, непривычное дело, — искренне сознался грейдерист. — Я ведь после семилетки в колхозе огородником был. Курсами нас в Суходреве только помазали: открыть посулили в прошлом году после молотьбы, а дотянули до весеннего паводка… где там было учиться? На скрепер я просился — дали струг… Дело-то уж больно непривычное.
Он оправился, поднял крупную беловолосую голову, и Камынин заметил, что в небольших голубоватых глазах парня проглядывало не одно только детское простодушие, а и сметка, чувство достоинства.
— Чаще, Юшин, к механику обращайтесь.
— Где его поймать на такой долгой трассе?
— Возьмите книжечку по теории, почитайте. Все так новое дело осваивают.
Презрительная улыбка подергивала тонкие выбритые губы директора МДС. Есть люди, которые на всех смотрят свысока, с чувством превосходства, считают, что они одни понимают истинное положение дел, — таким был Горбачев. Впечатление властности усиливали густые черные сросшиеся брови.