Осенние дали

Авдеев Виктор Федорович

— Есть ли у Юшина время книжечками по технике заниматься? — своим резким голосом вмешался он в разговор. — Бедняга тут над романами потеет. Один закончил, сейчас «Золотую розу» прорабатывает… цветочками заинтересовался. Знакомка у него завелась на Чашинском участке. Моданская сама… целый план ему спустила по чтению. Днем-то насыпь возводить надо, так он ночью при костре…

На Юшина жалко было глядеть: его заросшие молодым пухом щеки, сильная шея пошли пятнами, простодушные губы дрожали, а кепку он смял в комок. Очевидно, директор МДС бесцеремонно коснулся самого деликатного места у парня: может, первой любви, которую он тщательно скрывал от всех?

Камынин вспомнил: ведь, кажется, именно про этого грейдериста Варя говорила, что он «по уши» увлекся мордовочкой Яушевой? Он перебил Горбачева:

— Как Юшин за машиной ухаживал?

— Да вроде аккуратно. Смазывал вовремя… Зато сейчас «оторвал»!

— Вам следовало бы дать лопату и перевести в землекопы, — строго обратился Андрей Ильич к грейдеристу. — Но я надеюсь, что авария у вас случайная.

— Слово даю, — горячо сказал Юшин. — Товарищ Камынин, я ведь скреперистом хотел стать. У меня к стругу ну… не лежит душа. Вот не лежит — и все. Мне бы на скрепер. Я там и управление знаю.

Камынин подумал:

— Это, пожалуй, необычно… — Он повернулся к директору машинно-дорожной станции. — Есть возможность перевести?

— А какой смысл? — насмешливо, вопросом ответил Горбачев. — Чтоб и скрепер угробил?

Камынин усмехнулся:

— Дело любимое всегда хорошо выполняют. Может, действительно попробуем? Вдруг парень профессию на всю жизнь выбирает? Машинный парк наш вырос; вот построим шоссе — в области наверное организуется постоянный отряд строителей; такие, как Юшин, могут стать кадрами. А? Работа должна радовать человека.

— Если по совести говорить, кого она радует? — Горбачев простецким движением потер лысину, как бы показывая, что говорит не официально, а по-дружески. — Работа — необходимость, мы должны ее выполнять, да и все. Надо идти туда, куда пошлют. Потакать ухарям? Боюсь, далеко это заведет. Нашему брату, руководителю, либерализм, мягкотелость ни к чему.

— Все-таки давайте так сделаем, — сухо сказал Камынин.

Вид Горбачева показал, что он исполнит волю начальника строительства, хотя и не одобряет его уступчивости.

К Андрею Ильичу подошел дряхлый конторский сторож и сказал, что его вызывают к телефону. «Наверно, облисполком», — подумал Камынин, следуя за сторожем. Он поднял трубку.

— Вас слушают.

— А я тебя по всему городу разыскиваю, — донесся до него измененный мембраной дорогой голос жены. — Ты что же, не ожидал меня сегодня? Мы ведь условились на трассе.

Только сейчас Камынин вспомнил, что сегодня воскресенье. Варенька приезжала на прошлой неделе, они чудесно провели день. Затем Андрей Ильич еще раз навестил ее в лагере, супруги назначили новое «свидание». Как он мог забыть, дубина стоеросовая! Так мечтал об этой встрече и — нате вам! Вот осел.

— Когда будешь дома? — сквозь потрескивание в телефонной трубке звучал любимый голос.

— Скоро, — во весь рот улыбнулся Камынин, не сдерживая при постороннем человеке радость. — Вот закончу дела в МДС… К обеду? Раньше, раньше. Скоро.

Спустя полчаса Камынин на своем газике выезжал с территории машинно-дорожной станции. У ворот он увидел худую женщину с терпеливым выражением рано увядшего лица. За руку она вела бледненькую девочку с красной лентой в жидкой косичке, в стареньком, чисто выстиранном ситцевом платьице; немного отстав от них, вихрастый мальчишка лет двенадцати кидал камнями в голубей. Это была жена Горбачева с детьми. Камынин приветливо поклонился. Ходили слухи, будто директор МДС зачастил к молоденькой билетерше из кинотеатра

«Октябрь», покупал ей дорогие подарки, и в семье у него недостатки, ссоры. Остановить бы машину, поговорить с Горбачевой, да уж больно домой скорей хочется попасть, — и Камынин поехал дальше. Цветов, что ли, купить жене или духов: как это там полагается? Вечно занятый, Андрей Ильич всегда забывал такие мелочи, особенно приятные женщинам. Чего больше: даже не брит. Он попросил шофера подвернуть к парикмахерской. В тесном зальце уныло, точно на похоронах, сидели клиенты. Ждать не хотелось, Андрей Ильич взял в гастрономе бутылку наливки «Золотая осень», коробку бычков в томате, — все рыбные консервы были в томате, — сыр, похожий на мыло, конфеты — словом, что имелось за прилавком.

— Объявился, пропащий? — с улыбкой встретила его Варвара Михайловна. — Так-то скучаешь по жене?

Она сидела на полу вместе с Васяткой, складывала из раскрашенных кубиков тигра. Ее каштановые с золотинкой волосы упали на лоб, она из-под них вопросительно посмотрела на мужа.

— Всё дела, — радостно ответил Андрей Ильич, снимая в полутемной передней кепку. — Веришь, как из воды вынырнул.

Васятка, большеголовый, как все дети, одетый в зеленый кашемировый костюмчик, стоя на коленках, захлопал в ладоши.

— Папа. Глянь, кубики. Мама купила.

— Ой, какие хорошие, — сказал Камынин и зачмокал губами с таким видом, точно сам бы с удовольствием поиграл в кубики, да ему не купили. — Мама твоя известная расточительница.

— Мы поиграем, папа, сами. Ладно? Потом тебе дадим поиграть. — Васятка затеребил рукав матери. — Теперь давай складем гараж.

Варвара Михайловна еще улыбнулась мужу, однако не встала навстречу, чтобы повиснуть у него на шее, как делала обычно после сколько-нибудь долгой разлуки. Она словно хотела сказать ему этой улыбкой: «Видишь, сын не отпускает» — и опять начала складывать кубики. Мальчик уже подвез жестяную облупленную машину и теперь отчаянно гудел, изображая папин газик.

Андрей Ильич, как только вошел, сразу заметил перемену, происшедшую в жене: она подрезала волосы. Вероятно, на трассе жарко было работать. Заметнее выступала ее тонкая шея, розовые, такие милые мочки ушей, загар на округленных, нежных щеках. Другим стал и взгляд карих, с янтарными бликами глаз. Отчего бы это? Ага. Покрасила брови и ресницы, «изуродовала» себя. Значит, едва приехала в Моданск, не заходя домой, — в парикмахерскую? Совсем самостоятельная стала, даже не посоветовалась, не предупредила. Андрей Ильич считал, что женщины, которые «мажутся», не имеют вкуса; как они не могут понять, что все их очарование, прелесть заключается именно в полнейшей естественности! Когда Варя возвращалась из косметического кабинета с широкими грубо-черными бровями, будто заново вставленными, толстыми ресницами, ее лицо казалось ему незнакомым, точно загримированным, и первые дни, пока вода, мыло постепенно не смягчали краску, он косился на жену несколько отчужденно.

— Давно приехала? — сказал он, обеими руками приглаживая назад густые волосы, казавшиеся от солнца совсем льняными. «Зря и я в парикмахерской не дождался очереди», — подумал Андрей Ильич, проводя ладонью по щетинистому подбородку. Он был так рад встрече, что даже решил не острить по поводу ее «штукатурки».

— В девятом часу утра.

— Значит, я только-только что уехал на нефтебазу. Задерживают, понимаешь, горючее для трассы.

— Мне Феклуша говорила.

Он нагнулся, чтобы поцеловать жену. Варвара Михайловна подставила губы.