От слов к телу

Коллектив авторов

Еще одно свидетельство неоднозначного отношения Набокова к Эйзенштейну находим в 13-й главе книги «Память, говори» (Speak, Memory), в которой писатель частично использует собственное же письмо к Эдмунду Уилсону. Скопировав в мемуары имена всех упомянутых в нем советских деятелей (Ежова и Ягоды, Урицкого и Дзержинского), пассаж об Эйзенштейне-Эйзенштадте он тем не менее выпустил. Таким образом, атаку на Эйзенштейна следует рассматривать в более широком контексте, сопровождавшем политическую дискуссию между двумя интеллектуалами. Будучи типичным представителем американской прогрессивной эры, Уилсон не избежал характерной для своего круга снисходительной близорукости во взглядах на большевистский эксперимент в России [357] . В данной полемической ситуации, по-видимому, революционный художник оказался для Набокова просто удобной наживкой.

357

Kopper J. М. Correspondence. In: The Garland Companion to Vladimir Nabokov / Ed. V. Alexandrov. N. Y., 1995. P. 57; Ross Alex. Ghost Sonata. Edmund Wilson’s adventure with Communism. New Yorker Magazine. 2003. 24 March.

4

Итак, искажение имени Сергея Эйзенштейна в письме 1948 года не было ни опиской, ни ошибкой памяти (ответ на первый вопрос, поставленный выше). Напротив, Набоков был до мелочей систематичен. Десятилетие спустя, 30 марта 1958 года, Набоков благодарил Банни (дружеское прозвище, данное им Уилсону) за присланный ему тогда еще приятелем новый сборник статей «Американское землетрясение» (The American Earthquake): «[Вера и я] получили удовольствие от множества изюминок в томике. Что

случилось с беднягой, которого видел художник, но не понял политический моралист? [358] Он продолжает преследовать нас. Приключения Аптона Синклера-Эйзенштадта чрезвычайно веселы» [359] . Последнее замечание относится к статье «Эйзенштейн в Голливуде» [360] , в которой излагались различные (главным образом, нереализованные) проекты советского режиссера, приглашенного в Калифорнию студией Парамаунт Пикчерз в 1930 году в рамках контракта со стотысячным бюджетом. Руководство студии заказало Эйзенштейну создание киноверсии романа Теодора Драйзера «Американская трагедия», но разногласия относительно кастинга привели к срыву всего проекта [361] ; Борис Пильняк, приглашенный студией MGM, столкнулся с проблемами идеологической несовместимости и также был вынужден оставить Голливуд [362] . В эссе Уилсон рассказывал о неудачной инвестиции писателя Эптона Синклера в фильм Эйзенштейна «Que Viva Mexico!». Синклеру пришлось собрать 53 тысячи долларов и заложить свой дом, чтобы помочь советскому коллеге, который вместо того, чтобы окончить съемки в течение обещанных трех-четырех месяцев, продолжал оставаться в Мексике более года. Брат Синклера, отправившийся на натурные съемки вместе с экспедицией и вернувшийся раньше Эйзенштейна, представил «самые нелицеприятные отчеты о ветреном поведении режиссера, его сексуальных привычках и неспособности добиться прогресса в съемках фильма» [363] . В конце концов Синклер прекратил всякое финансирование, настоял на возвращении Эйзенштейна и условился выслать весь отснятый на тот момент материал для редактирования в СССР. Однако Синклер, которого автор «Американского землетрясения» знал лично и который был, по его же словам, «пуританином, моралистом и немного педантом», обозлился поведением Эйзенштейна, а именно его «двуличностью, неспособностью сдерживать данное слово; розыгрышем, жертвой которого он стал, когда режиссер послал его на таможню получить чемодан, набитый порнографическими снимками» [364] .

358

По-видимому, имеется в виду статья «Выставка Штейглица» («The Stieglitz Exhibition») 1957 года, в которой Уилсон вспоминает о низвержении Альфредом Штиглицем художника Чарльза Демьюта (Charles Demuth), чью репутацию он сначала активно поддерживал, но потом разочаровался в нем — «то ли от того, что его талант оказался дутым, то ли потому, что он не выдержал погони за земным успехом и рухнул» (Wilson Е. The American Earthquake: A Documentary of the Twenties and Thirties. N.Y., 1958. P. 102). См. также: Dear Bunny, Dear Volodya: The Nabokov-Wilson Letters, 1940–1971. P. 357; примеч. 1.

359

Об отношении Набокова к А. Льюису см.: Schiff Stacy. Vera (Mrs. Vladimir Nabokov). New York, 1999. P. 175.

360

Wilson E. The American Earthquake: A Documentary of the Twenties and Thirties. P. 397–413.

361

См.: Montagu I. With Eisenstein in Hollywood. New York: International Publishers, 1969.

362

Ср.: «Продукция американской кинопромышленности — известна. Пятьдесят примерно процентов посвящены бандитам и ковбоям. Остальное посвящается всему остальному американскому и мировому благополучию, где торжество добродетели обязательно и выражается предпочтительно в законном браке, где конец должен быть успокоителен и нравственен, где обязательно должен быть герой не старше двадцати пяти лет, где героиня должна быть не старше осьмнадцати лет, где обязателен низкий злодей и благородный преступник, предпочтительно комик. Пороки в американском кино называются категорически, оценкой пороков взят пуританский стандарт, но социальные перспективы обязательно заимствованы у Лидии Чарской. Кинокартины сняты, проявлены, смонтированы отлично. Кинематографическая техника — на превысоте. Индейцы! ковбои! Голливуд помещается как раз на Диком западе, и Голливуд не забывает своих праотцев…» (Пильняк Б. О-Кэй. Американский роман. М.: Федерация, 1933. С. 129).

363

Wilson Е. The American Earthquake: A Documentary of the Twenties and Thirties. N. Y.: Doubleclay Anchor, 1958. P. 405.

364

Ibid. P. 408.

В итоге ничто не могло его теперь склонить к тому, чтобы он отказался от прав на пленку. То, что досталось Синклеру от мексиканского вояжа Эйзенштейна, было показано в Нью-Йорке в 1933 году под названием «Гром над Мексикой» (Thunder over Mexico), в том виде, в каком фильм смонтировал продюсер Сол Лессер без авторского участия.

Несмотря на то что Уилсон никак не отреагировал на замечание Набокова и эйзенштейновская нота буквально повисла в воздухе, сам писатель вскоре вернется к своей мысли — уже в художественном воплощении в романе «Бледный огонь».

5

Наконец, почему Эйзенштадт, а не Эйзенберг или Эйзенбаум? Как кажется, Набоков сплавляет здесь советского режиссера с еще одним реальным лицом, к которому он не питал пламенных чувств. Довольно популярный в среде русской эмиграции поэт и сатирик Михаил Айзенштадт успешно сотрудничал в американских изданиях — как русскоязычных эмигрантских, где он выступал под именем «Железнов» [365] , так и англоязычных — под фамилией Eisenstadt [366] . В 1941 году Набокову пришлось публично схлестнуться с журналистом в связи с нью-йоркской постановкой пьесы «Событие». В рецензии, опубликованной в «Новом русском слове», Айзенштадт-Железнов высказывал предположение, что во втором отделении пьесы «Сирин сводит счеты с писателем, явно принадлежащим к нашей эмиграции и всем нам известным. Шарж, надо отдать справедливость, удался блестяще…» [367] . В несвойственной для него манере Набоков немедленно послал отповедь в редакцию, где утверждал, что слова Железнова «не только неприличны, но и бессмысленны». Самое интересное, пожалуй, то, что в конце своего письма Набоков указывает на искусственность самой претензии, и, вероятно намекая на псевдоним обидчика-рецензента, связывает его происхождение с неким городом: «Оглашая мое недоумение, я лишь пытаюсь пресечь полет предположений столь же загадочных, сколь и вздорных. При этом борюсь с заманчивой мыслью, что М. Железнов — попросту один из моих беспечных персонажей и жительствует в том самом городке, где происходит мой фарс» [368] .

365

M. K. Айзенштадт (другой псевдоним Аргус; 1900–1970, Нью-Йорк). В 1919 году эмигрировал в Латвию, в 1923 году в Чикаго, США. Позднее обосновался в Нью-Йорке. Айзенштадт выпустил три книги: поэму «Восточный герой» и сборники сатиры, юмора и лирики — «Полусерьезно, полушутя» (1959), «Другая жизнь и берег дальний» (1969).

366

Сборник юмористических зарисовок на английском «Москва на Гудзоне» (Argus [Eisenstadt-Jeleznov], M. K. Moscow-on-the-Hudson. N. Y.: Harper, 1951) с иллюстрациями автора был призван приоткрыть перед американским читателем мир жизни русской общины в этой стране — легким языком и не без самокритики Айзенштадт повествовал об устройстве эмигрантских газет (главным образом, «Нового русского слова», сотрудником которой он сам являлся), о ежегодных балах, антрепренерах — неудачниках, бывших русских аристократах и выдающих себя за знакомцев или родственников великих соотечественников — от друга режиссера Станиславского до бывшего любовника супруги Сталина. Характерные подзаголовки некоторых глав говорят сами за себя: «Когда русский планирует сходить в ресторан, он должен прежде заскочить в кафетерию», «Ложка играет первостепенную роль в русском чаепитии», «Мы спорили о многом — от русской капусты до русских королей», «Русский человек носит с собой портфель на работу и в театр, на похороны и свадьбы» и пр.

367

Железнов М. «Событие» В. В. Сирина // Новое русское слово. 1941. 6

апреля.

368

Сирин В. По поводу рецензии М. Железнова // Новое русское слово. 1941. 11 апреля. Полностью републ. в: Набоков В. Трагедия господина Морна. Пьесы. Лекции о драме / Вступ. ст., примеч. А. Бабикова. СПб., 2008. С. 591.

Автореференция для автора пьесы, чьи герои посещают кинематограф, чтобы увидеть «Камеру Обскуру» — «лучшую фильму сезона» [369] , — станет лейтмотивом в цепочке рассуждений о взаимодействии художественного вымысла и черно-белой правды. Здесь важно отметить то, что сама возможность метонимии Айзенштадт — железо — город была для Набокова более-менее очевидной, благодаря псевдониму фельетониста, известного в современных эмигрантских кругах острым пером.

Имя Э/Айзенштадт обязано происхождением названию места в Австро-Венгрии, где под покровительством семьи Эстерхази в семнадцатом веке обосновалась еврейская община (с разрешения Пауля I в 1670 году, пожалованного примерно 3000 изгнанным из Вены евреям) [370] . Но интересующий нас поворот настанет спустя почти столетие, когда в 1761 г. княжеским капельмейстером города Эйзенштадт будет назначен Франц Йозеф Гайдн. В течение последующих трех десятилетий в обязанности Гайдна входило сочинение и исполнение музыки для патрона. В момент обращения Набокова к Уилсону город Эйзенштадт уже три года как был оккупирован Красной армией (вплоть до 1955); параллель между придворным композитором [371] и режиссером могла теперь показаться соблазнительно уместной. К пародийной игре синонимами подталкивала не в последнюю очередь и зловещая тень кремлевского покровителя изящных искусств с «железным» псевдонимом. После Эйзенштадта и Айзенштадта Эйштейн стал третьим дублем в непростой истории отношений эмигрантского писателя к творческому наследию советского гения — истории, которую до сих пор постигла участь непроявленного негатива.

369

Набоков В. Трагедия господина Морна. Пьесы. Лекции о драме. С. 367.

370

Упоминания об Айзенштадте (букв. «железный город») или «Castrum Ferrum», связанные с разработками рудных месторождений в этом районе, относятся к 1118 году. Первые записи о нем можно проследить в анналах к 1264 году, когда это место пишется как «minor Mortin», что совпадает с его венгерским эквивалентом Kismarton — от покровителя церкви Св. Мартына.

371

Уместно процитировать здесь посвященную композитору статью в «Большой советской энциклопедии»: «Прихоти мецената нередко заставляли Г<айдна> поступаться творческой свободой». Цит. по электронной версии: http://slovari.yandex.ru/dict/bse/article/00016/29600.htm?text=%D0%B3%D0%B0%D0%B9%D0%B4%D0%BD%20%D0%B9%D0%BE%D0%B7%D0%B5%Dl%84`astpar3=1.3.

Роман Лейбов

КАРПАЛИСТИЧЕСКИЙ ПЛАСТ «ГРАФА НУЛИНА»: ЦАП-ЦАРАП

И вдруг упал к ее ногам… «Граф Нулин»

К ее ногам упал Евгений… «Евгений Онегин»

Законченная 14 декабря 1825 года поэма Пушкина «Граф Нулин» (далее — ГН) имела недолгую, но небезынтересную цензурную историю, в центре которой — эпизод, имеющий прямое отношение к теме, впервые ставшей предметом исследования в серии работ Ю. Г. Цивьяна, суммированных в монографии 2010 года [372] .

372

Цивьян Ю. Г. На подступах к карпалистике: Движение и жест в литературе, искусстве и кино. М., 2010.

Первая попытка публикации поэмы была предпринята Пушкиным в 1826 г., однако Бенкендорф напомнил автору о необходимости представления на высочайшую цензуру всех новых произведений поэта (письмо было получено Пушкиным в Пскове 29 ноября) [373] . Пушкин известил о перемене обстоятельств Погодина, собиравшегося поместить отрывок из ГН в своем журнале (письмом от 29 ноября) и готовившего отдельное издание ГН и «Братьев-разбойников» Соболевского (1 декабря), требуя при этом приостановить публикацию не просмотренных императором текстов. Погодин ответил несохранившимся письмом от 14 декабря, когда разрешение Мерзлякова, цензуровавшего «Вестник», на печатание первых книжек журнала уже было получено. Очевидно, с этим связано отсутствие при журнальной публикации подписи под отрывком из ГН; другие пушкинские пьесы были подписаны в «Московском вестнике» «А.П.» (см. о сходных случаях в воспоминаниях А. И. Дельвига [374] ). Отдельное издание двух поэм так и не состоялось.

373

Летопись жизни и творчества Александра Пушкина: В 4 т. Т. II. 1825–1828. М., 1999. С. 205–206.

374

Пушкин в воспоминаниях современников. СПб., 1998. Т. 2. С. 121.

Спустя полгода, 20 июля 1827 г. Пушкин препроводил ГН вместе со стихотворениями «Ангел», «Стансы», 3-й главой «Онегина», «Сценой из Фауста» и «Песнями о Стеньке Разине» Бенкендорфу доя передачи императору. 22 августа датировано ответное письмо Бенкендорфа, который отмечал, что

Графа Нулина государь император изволил прочесть с большим удовольствием и отметить своеручно два места, кои его величество желает видеть измененными, а именно следующие два стиха:

Порою с барином шалит, Коснуться хочет одеяла.

Впрочем, прелестная пьеса сия дозволяется напечатать [375] .

375

Пушкин. Письма. Л., 1928. Т. II. С. 253.

Пушкин учел замечания императора: при подготовке первой публикации в «Северных цветах на 1828 год» в стихе 197 было заменено одно слово (Порою барина смешит), а изменение второго места, относящегося непосредственно к карпалистическому пласту поэмы, потребовало более серьезной перестройки текста.

Первоначальный вариант (который публикуется в нынешних собраниях сочинений):

Она, открыв глаза большие, Глядит на графа — наш герой Ей сыплет чувства выписные И дерзновенною рукой Коснуться хочет одеяла… Совсем смутив ее сначала… Но тут опомнилась она, И, гнева гордого полна, А впрочем, может быть, и страха, Она Тарквинию с размаха Дает — пощечину [376] . <…> —

376

Здесь и далее (кроме следующего примера) произведения Пушкина цитируются без ссылок по изданию: Пушкин. Полн. собр. соч.: В 16 т. Т. 4: Поэмы, 1817–1824. М.; Л., 1937; Т. 5: Поэмы, 1825–1833. М.; Л., 1948; Т. 6: Евгений Онегин. М.; Л., 1937.

был заменен стихами:

Она, открыв глаза большие, Глядит на графа — наш герой Ей сыплет чувства выписные И дерзновенною рукой Уже руки ее коснулся… Но тут опомнилась она; Гнев благородный в ней проснулся, И, честной гордости полна, А, впрочем, может быть, и страха, Она Тарквинию с размаха Дает пощечину. <…> [377]

Неудовольствие императора вызвала сцена, восходящая, как было установлено комментаторами поэмы, к четвертой песни «Орлеанской девственницы» [378] : здесь мы находим последовательность жестов, близкую к той, которая есть в интересующем нас эпизоде ГН. Гермафродит одергивает полог над кроватью Иоанны, стремится прикоснуться к ее груди, лезет к ней с поцелуями, но в ответ получает оплеуху от объятой христианским гневом героини.

377

Граф Нулин. Сочинение Александра Пушкина. СПб., 1827. С. 25.

378

Вершинина Н. Л. К вопросу об источниках поэмы «Граф Нулин» // Проблемы современного пушкиноведения. Л., 1981. С. 98.