От слов к телу
Шрифт:
В ГН эти уже стихи подвергаются радикальной и демонстративной (для автора и его исследователей) инверсии: герой размышляет не с утра, а перед сном, он читает не Байрона, а В. Скотта, ирония Евгения, адресованная им себе (Ей богу это было б славно), теперь обращена повествователем на героя, во внутреннем монологе которого именно в этот момент начинает брезжить будущая травестия древнеримской драмы:
«Неужто вправду я влюблен? Что, если можно?… вот забавно! ОднакоБегло описанный выше обмен жестами в ГН предсказывает зеркальную композицию «Онегина» [388] с параллелизмом двух его кульминационных эпизодов, в которых герой и героиня меняются ролями, и открытостью финала, опробованных в шуточной повести о новом Тарквинии.
388
Напомним, что в конце 1825 г. Пушкин работает над IV главой, причем глава V пишется сразу вслед за этим — работа над ней начинается в январе 1826 г.
Олег Лекманов
КИНО-ОЛЕЙНИКОВ
(к построению биографии поэта)
«Готовят академическое издание его произведений. Находка одного его письма — событие». Эти слова Анны Андреевны Ахматовой об Осипе Мандельштаме [389] , к сожалению, не могут быть приложены к Николаю Макаровичу Олейникову. Между тем автор «Таракана» и «Перемены фамилии» не просто написал множество первоклассных стихотворений, но и кардинально повлиял на творчество и художественные установки целого созвездия ленинградских поэтов и прозаиков 1920–1930-х годов. Назовем здесь и сейчас имена Евгения Шварца, Бориса Житкова, Самуила Маршака и, конечно, обэриутов — Даниила Хармса, Александра Введенского и Николая Заболоцкого. «Он единственный мог стать центром и сплотить всех». Так (что характерно — в условном наклонении) оценивал силу личности Олейникова философ из обэриутского круга Леонид Липавский [390] . Может быть, именно в Олейникове будет уместно увидеть прообраз главного недействующего лица рассказа, задуманного автобиографическим героем повести Хармса «Старуха»: «Это будет рассказ о чудотворце, который живет в наше время и не творит чудес. Он знает, что он чудотворец и может сотворить любое чудо, но он этого не делает <…>. Я сижу и от радости потираю руки. Сакердон Михайлович лопнет от зависти». Упоминание о Сакердоне Михайловиче в финале процитированного отрывка кажется весьма значимым, ведь прототипом для этого персонажа послужил не кто иной, как Олейников.
389
Ахматова А. Листки из дневника // Ахматова A. Requiem. М., 1989. С. 145.
390
Липавский Л. Разговоры // Липавский Л. Исследование ужаса. М., 2005. С. 421.
Несколько страничек в будущей биографии поэта, вероятно, будет заполнено рассказом о его киноувлечениях и написанных им киносценариях: напомним, что, перечисляя для дотошного Липавского список своих пристрастий, Олейников, единственный среди опрошенных, не забыл о «кино и фотографи<и>» [391] .
В нашей заметке речь далее пойдет о напрочь забытой кинорецензии Олейникова и его друга Владимира Матвеева [392] , обсуждавшей уместность выхода в советский прокат фильма Сесиля Блаунта Де Милля (Cecil Blount DeMille) «Безбожница» («The Godless Girl»). Эта рецензия была опубликована в ленинградской «Красной газете» 18 декабря 1930 года [393] .
391
Липавский Л. Разговоры. С. 307.
392
Владимир Павлович Матвеев (1897–1940), журналист и детский писатель. Участвовал в Гражданской войне на стороне красных. В 1921 году — ответственный секретарь «Известий». Позже переехал в Ленинград. Работал в «Ленинградской правде», в торгпредстве (Финляндия), затем в Госиздате. Его повести, написанные на основе собственных впечатлений («Комиссар золотого поезда», «Конец Хлябинского Совнаркома»), характеризовались ангажированной критикой как «явно троцкистские и клеветнические» (Детская литература. 1937. № 14. С. 7). Арестован в начале 1935 года в «кировском потоке», погиб в лагере.
393
Матвеев В.,
Сесиль Де Милль (1881–1959) уже числился в это время среди столпов голливудского большого стиля. Прозванный недоброжелателями «поэтом ванных комнат» и «режиссером-хамелеоном», он вошел в историю кинематографа в том числе и как автор фильма «Царь царей» (1927), с размахом повествовавшего о жизни, смерти и воскресении Христа. Впрочем, в том же 1927 году Де Милль снял слезливую мелодраму «Волжский бурлак», фоном для которой послужил Октябрьский переворот в России.
Выпущенная в августе 1928 года «Безбожница» провалилась в Америке, поскольку тамошняя публика жаждала звуковых картин, а фильм Де Милля был немым. Однако в Стране Советов и, например, в Германии «Безбожница» пользовалась большим успехом. Тем не менее, а может быть, именно поэтому нашлись многочисленные ревнители идеологической чистоты, которые утверждали, что этому буржуазному и религиозному фильму не место на советском экране. Таким критикам и отвечали Матвеев с Олейниковым в своей заметке.
Известно, что Олейников испытывал трогательную нежность по отношению к американской культуре и американцам. «В них есть нечто старинное. Сотни обычных вещей они делают по-своему, точно и скромно, как йоги». Так Олейников отзывался об американцах в разговоре с Липавским [394] . Очевидно, что и «Безбожница» ему, как и Матвееву, очень понравилась, а потому соавторы воспользовались целым арсеналом демагогических приемов, защищая фильм Де Милля от проработчиков.
394
Липавский Л. Разговоры. С. 315.
Первый такой прием пущен в ход уже в самом начале заметки Матвеева и Олейникова. Рецензенты решительно отказываются обсуждать эстетическую ценность фильма Де Милля, подменяя какую бы то ни было аргументацию двумя напористыми утверждениями:
Сесиль Де Милль — выдающийся мастер. В художественном отношении его работы бесспорны.
После этого рецензия переводится в идеологический план, где соавторам в данном случае действовать было сподручнее и привычнее.
В увлекательной статье Ю. Г. Цивьяна о перемонтаже рассказано, как с идеологическими целями был перемонтирован для советского проката фильм Сесиля Де Милля «Мужчина и женщина» [395] . Мы не станем утверждать, что Матвеев и Олейников в своей рецензии перемонтировали «Безбожницу», тем более что юбиляр обоснованно не любит подобного рода «кинематографических» метафор. Скажем строже и точнее: соавторы «Безбожницу» сознательно неточно пересказали, и в этом заключался второй, примененный ими прием. У Де Милля упор делался на изображении любви, родившейся из яростной вражды девушки-атеистки и юноши — лидера христианского молодежною союза, а все остальные персонажи выступали в функции коллективной, почти сказочной злой силы, мешающей влюбленным воссоединиться. В пересказе Матвеева и Олейникова, в результате ловкой переакцентуализации, на первый план были решительно выдвинуты социальные обстоятельства:
395
Цивьян Ю. Жест-каламбур: к истории перемонтажа // Неприкосновенный запас. 2008. № 5.
Перед глазами зрителей проходит ряд потрясающих картин, которые вскрывают истинную сущность буржуазной культуры. Герои, присланные в «дом принудительного воспитания», попадают в условия, которые вызвали бы восхищение у самых отпетых тюремщиков царского режима. «Воспитательные» методы в «доме воспитания» проводятся при помощи самых утонченных пыток и издевательств. Результаты всего этого очевидны. Методы «воспитания» либо приводят искалеченных людей в лоно исповедуемой государством христианской религии, либо лишают рассудка. Лишь немногие способны выйти из «дома воспитания» несломленными, и это, очевидно, будущие борцы против капиталистического строя.
Не задерживаясь на том очевидном обстоятельстве, что «будущие борцы против капиталистического строя» могли присниться Сесилю Де Миллю разве что в страшном сне, обратим особое внимание на эффектно и эффективно вставленный в этот синопсис пассаж об «отпетых тюремщиках царского режима»: вроде и не говорится, что они действуют в «Безбожнице», однако такое впечатление у читателя все же создается.
Третий прием, которым пользуются в своей рецензии Матвеев и Олейников, это помещение «Безбожницы» в «правильный» и опять же социальный контекст. Сперва констатируется, что