Ожерелье королевы
Шрифт:
— Гиппогрифов, химер, горгон, вампиров и других зловредных созданий… Их там сотни. Теперь поймите же, что между государями и благодеяниями, исходящими от них, стоит в десять раз больше живых и злобных тварей, чем этих изваянных чудовищ, которые оберегают цветы сада от тех, кто хочет в него войти.
— Ваше высокопреосвященство, вероятно, не откажет мне в помощи, чтобы пройти сквозь ряды этих чудовищ, если они преградят мне дорогу.
— Я попробую, но мне это будет очень трудно. И прежде всего, если вы произнесете мое имя, если предъявите свой талисман, то после двух визитов он окажется для вас бесполезным.
— К счастью, — ответила графиня, — в этом отношении меня охраняет непосредственное покровительство королевы, и если я проникну в Версаль, то войду в него вооруженная хорошим ключом.
— Каким ключом, графиня?
— Господин кардинал, это мой секрет. Нет, я ошибаюсь: если бы это был мой секрет, я вам открыла бы его, так как не хочу ничего скрывать от моего милого покровителя.
— Вы говорите «если бы», графиня?
— Увы, да, монсеньер; это не мой секрет, и я его должна сохранить. Довольствуйтесь тем, что я скажу вам…
— Что именно?
— Что я завтра буду в Версале, меня там примут, и, могу надеяться, примут хорошо, монсеньер.
Кардинал взглянул на молодую женщину, уверенность и возбуждение которой казались ему прямым следствием ужина.
— Посмотрим, графиня, — смеясь, сказал он, — войдете ли вы туда.
— Ваше любопытство будет настолько велико, что вы прикажете следить за мной?
— Непременно.
— Я ничего не имею против.
— Итак, графиня, берегитесь… Теперь войти в Версаль для вас вопрос чести.
— В малые апартаменты — да, монсеньер.
— Уверяю вас, графиня, что вы для меня живая загадка.
— Одно из тех маленьких чудовищ, которых так много в версальском парке?
— Надеюсь, вы меня считаете человеком со вкусом, не так ли?
— Ну, конечно, монсеньер.
— Так посмотрите, я у ваших ног и целую вашу руку. А разве можно предположить, чтобы я прикоснулся своими губами к лапе с когтями и взял в руку чешуйчатый хвост рыбы?
— Прошу вас вспомнить, монсеньер, — сказала холодно Жанна, — что я не гризетка и не девица из Оперы. Это значит, что я принадлежу только себе, когда не принадлежу своему мужу, и, чувствуя себя равной любому мужчине в королевстве, я сама свободно выберу себе, когда пожелаю, того, кто сумеет мне понравиться. Итак, монсеньер, относитесь же ко мне с большим уважением: вы этим покажете, что уважаете и в себе и во мне благородство нашего происхождения.
Кардинал встал.
— Ну, — сказал он, — вы, значит, хотите, чтобы я полюбил вас серьезно?
— Я не говорю этого, господин кардинал. Но я хочу сама полюбить вас. И поверьте мне, когда это случится, если только это случится, вы без труда заметите, что я люблю вас. Я даже сама сообщу вам об этом, если вы ничего не заметите, так как я чувствую себя еще достаточно молодой и красивой, чтобы не бояться самой сделать первый шаг. Порядочный человек не оттолкнет меня.
— Графиня, — сказал кардинал, — уверяю вас, что если только это будет зависеть от меня, то вы полюбите меня.
— Увидим.
— Вы ведь уже чувствуете ко мне дружбу, не правда ли?
— Больше чем дружбу.
— Право? В таком случае мы уже на полдороге.
— Не будем мерить, сколько туазов пройдено, будем просто идти.
— Графиня, вы женщина, которую я боготворил бы…
И он вздохнул.
— Боготворили бы? — переспросила г-жа де Ламотт в изумлении. — Если бы…
— Если бы вы это позволили, — поспешил договорить кардинал.
— Я, может быть, и позволю вам это, монсеньер. Но только тогда, когда фортуна будет улыбаться мне уже достаточно долго, чтобы я избавила вас от необходимости столь поспешно преклонять передо мной колени и раньше времени целовать мне руку.
— То есть…
— Да, когда я не буду больше зависеть от ваших благодеяний, вы не станете подозревать, что я жду от ваших визитов каких-то выгод. Тогда ваши чувства ко мне станут более возвышенными. Я от этого только выгадаю, монсеньер. Да и вы ничего не потеряете.
Она снова встала, так как нарочно перед тем уселась, чтобы прочитать мораль с большей торжественностью.
— Этим, — ответил кардинал, — вы ставите меня в невыносимое положение.
— Как так?
— Вы запрещаете мне ухаживать за вами!
— Меньше всего на свете. Разве ухаживать за женщиной — значит непременно становиться перед нею на колени и целовать ей руки?
— Тогда прямо к делу, графиня. Каким же образом вы позволите мне ухаживать за вами?
— Так, чтобы это не противоречило моим вкусам и обязанностям.
— О, вы избрали две самые неопределенные области на свете.
— Вы напрасно прервали меня, монсеньер, так как я собирались добавить к сказанному еще и третью.
— Что же именно, великий Боже?
— И так, как подскажут мне мои прихоти.
— Я погиб.
— Вы отступаете?
Кардинал находился в эту минуту более во власти чар задорной соблазнительницы, нежели под влиянием своих тайных мыслей.
— Нет, — сказал он, — я не отступлю.
— Ни перед моими обязанностями?
— Ни перед вашими вкусами и прихотями.
— А доказательства?
— Говорите, чего вы желаете?
— Я хочу поехать сегодня вечером на бал в Оперу.
— Это ваше дело, графиня… Вы свободны как ветер, и я не вижу, что бы вам могло помешать отправиться на этот бал.
— Минуту. Вы узнали только половину моего желания… Другая половина заключается в том, чтобы и вы поехали со мною.
— Я! В Оперу! О, графиня!
И кардинал сделал быстрое движение, которое было бы совершенно естественно для обыкновенного смертного, но для Рогана, да еще в сане кардинала, должно было выражать крайнее удивление.
— Вот как вы стараетесь угодить мне? — спросила г-жа де Ламотт.
— Кардиналы не ездят на балы в Оперу, графиня; это так же невозможно для меня, как для вас пойти… в курительную.