Паблисити Эджэнт
Шрифт:
– А вы чего там забыли?
– Бутылку спрятать хотел. Сюрприз приятелю.
– Соврал я, засовывая не поча-тую драгоценность к себе во внутренний карман куртки.
– А может наоборот, спрятать от приятеля хотели, к себе в карман?
– Не по-верил молоденький лейтенант.
– Ну как можно, да к тому же в этом гадюшнике такого коньяка вы ни за что не найдёте, это же Годэ, двадцать пять лет выдержки.
– Я продемонстриро-вал бутылку, но летёха ей не заинтересовался, он отчего-то внимательно стал рассматривать мою физиономию.
–
– Почему третий?
– Не понял офицер.
– Потому что два вас вряд ли бы удивили.
– Репин Василий Александрович?
– Неожиданно спросил он.
– Н-ну да.
– Товарищ капитан! Репина доставили!
– Эй! Что за на хрен!? Кто это меня доставил а, лейтенант? Ты чего-то попутал.
– Коньяк наместо верните Василий Александрович.
– Это мой коньяк, я хотел местному мудаку, которого по недоразумению барменом именуют, продемонстрировать, что нужно гостям наливать! К то-му же сам эту бутылку вчера здесь и оставил.
– Ничего не знаю...
– Лейтенант, - проникновенно начал я - давайте вы не будете из себя матёро-го блюстителя закона строить, это так не идёт к вашему нежному цвету лица и таким ещё зелёным погонам. Прошу учесть, я не дальтоник. Если я сказал, что этот коньяк мой, значит он мой.
– Отстань от него Колопов, это наш бывший частный сыстчик Репин и единст-венное, что ты никогда не сможешь у него отнять, так это хороший коньяк. К тому же Godet Freres здесь и, правда, не наливают. Ну, здорово Вася.
– Здорово Серый.
– Рук мы друг другу не подали, и не потому, что не испытывали взаимного уважения, как раз на оборот, просто Серёга Мусатин был из тех ментов которые не могли мне простить посадку Любимова. Эх, знали бы они, что творил их герой, всё могло бы сложиться для меня, совсем по-другому. Ну да ладно, чего теперь воздух сотрясать, пусть даже и мысленно. Как давно мы с Мусатиным были знакомы? Да чёрт его знает, но уже порядочно, и всё это время в моём табели хитрости он занимал, пожалуй, одно из первых мест. Правда хитрость, совсем не предполагает ум и уж тем более это не имеет ничего общего с мудростью.
В наше время, как-то так оказалось, что самые мудрые из нас, выглядят ещё теми дураками.
Позвольте небольшое отступление. Жил на свете один мужик, и всё у него вроде бы было хорошо: работа ладилась, в народе его уважали, и в семье, слава Богу, царил мир и порядок, но одного ему не хватало - мудрости - так он, во всяком случае, сам полагал. Вот хотелось ему быть самым мудрым, изрекать истины, помогать заблудшим, добрым и обязательно благоразум-ным словом, словом страдал он этой хренью конкретно. И случилось так, что господь исполнил его желание и стал этот мужик самым мудрым, ну прямо императором акрософистов, дианойцев и праджняков и, весь остаток жизни пришлось ему молчать. И это он ещё крепким дядей оказался, другой бы на его месте просто повесился. Так что Мусатин не был мудрым, но был хитрым и, потому жилось ему хорошо, правда, временами.
– Я так понимаю, ты сюда не просто за коньячком зашёл.
– Да и ты, я смотрю, то же.
– А то, пойдём-ка в подсобку щекастик, я тебе барбарысок насыплю, заодно и посекретничаем.
– Забыл добавить, девяносто процентов шуток у него были связаны с половыми органами и такими же актами, ну прямо как в камеди клаб.
– Нет уж, дайте лучше технику молодёжи.
– Попробовал отшутиться я, но по-нимал, что мне не отвертеться, всё таки там моя машинка убитая в хлам сто-ит, а значит вчера произошло что-то ещё, и мне любопытно что. Заодно можно будет и об угоне сообщить. Не сам же я её угнал, я просто не мог, фи-зически, честное слово.
– Пойдём, пойдём, есть у меня кое-что интересное для тебя.
– Мы прошли в маленькую комнатку с претензией на кабинет директора, там стоял стол, па-ру стульев, шикарное кресло, компьютер с выведенной на него системой ви-деонаблюдения, сейф и портрет Путина на стене.
– Вот, присаживайся.
– Ну?
– Подковы об х..й гну.
– Мне тут придётся, ввиду того, что читать это могут лица, не достигшие шестнадцати лет, смягчать сленг капитана, как будто эти самые лица не знают этих самых слов.
– Так чего ты тут забыл, mon cher ami?
– Allez `a l'affaire, n'a rien `a marcher dans le cercle oui environ .
– Решил я блес-нуть знанием французского, предложив перейти ему сразу к делу. Мусатин конечно ничего не понял.
– Ну чего ты сразу выкабениваешься Вась?
– Я сделал большие и удивлённые глаза.
– Я даже не собирался, просто меня всё моё несознательное детство мучили языком гордых галлов, а поговорить на нём случая за всю мою сознательную жизнь так практически и не представилось. Вот я и решил блеснуть.
– Лучше не надо, а то ведь я тоже блеснуть могу, кое-чем.
– Вот тебе точно не надо. Давай к делу, именно это я и сказал, если вкратце.
– Хорошо. Ты вчера здесь был?
– Был.
– Во сколько?
– Да стемнело уже.
– Понятно. Какова была причина твоего появления в этом гадюшнике?
– Да я тут должен был с шефом встретиться. Только не пытай зачем, сам не знаю.
– Не знаешь?
– Нет.
– То есть ты с ним не встречался.
– Нет.
– Хорошо.
– Он что-то записал в своём блокноте.
– Ты приехал сюда на своей машине?
– Нет, на такси.
– Номер такси или название конторы этого извозчика?
– Ха!
– Не удержался я.
– Если бы ты меня видел, то такого вопроса бы не за-дал. Хотя есть вероятность, что он пасётся у ресторана "Сервантес", а может просто мимо проезжал.
– "Сервантес"? А что ты там делал?
– Я в удивлении развёл руками.
– Обедал, что же ещё?
– С кем?
– Мне не особо хотелось говорить об этом, но врать было бесполез-но, Мусатин всё равно проверит.