Падение Левиафана

Кори Джеймс С. А.

"Попробуй еще раз", - сказал он.

"Отец? Если вы там, то это Тереза. Я нахожусь снаружи станции. Я хочу войти".

Секунды тянулись, пока надежда в выражении лица девушки медленно угасала. Ли жестом подозвал ее к себе, притянул поближе и отсоединил линию. "У нас есть другие пути для исследования", - сказал он. "У нас есть несколько километров контактных датчиков. Мы использовали их на алмазе Адро, но они могут быть весьма информативны и здесь".

"Мы поможем вам нанизать их", - сказал Джим.

"Если вы увидите что-то отличающееся от того, что было в прошлый раз..." сказала Элви.

Кроме меня? подумал он, но промолчал.

В течение следующих четырех часов научная группа укладывала нити датчиков вдоль станции, пока Джим не вспомнил, как скатывал бесконечные мотки пряжи в клубки на этапе вязания у отца Димитрия. Элви остановилась через час после начала процесса, направляясь обратно к "Соколу". Ли сказал, что это для того, чтобы она могла наблюдать за процессом сбора данных, но Джим был уверен, что ей просто нужно отдохнуть.

Поначалу работа утомляла, но со временем Джим понял, что вошел в ритм. Прокладывал линию, затем удерживал ее на месте, пока остальные проверяли связь между датчиками и поверхностью станции. Тереза тоже помогала, ее многомесячная практика на "Роси" проявлялась в том, как она просила разъяснений и объявляла команде о своих действиях, прежде чем их предпринять. К тому времени, когда их бутылки опустели и Джим развернул их обратно к кораблю, Тереза, казалось, уже избавилась от первой горечи разочарования.

Как только шлюз закрылся за ними, а Джим снял, обслужил и уложил скафандр, он вернулся в каюту. От него воняло потом и неопреном, а мышцы болели и подергивались. За несколько десятилетий до этого было время, когда работа не отнимала у него столько сил, но даже несмотря на дискомфорт и ощущение, что он не смог бы работать так долго, как в молодости, работа все равно приносила удовольствие. Когда он вымылся и переоделся в чистый летный костюм, он был доволен собой так, как не чувствовал уже давно.

Когда он добрался до оперативной палубы, Амос был на ней один, пристегнутый ремнями к аварийной кушетке, несмотря на отсутствие гравитации тяги или каких-либо реальных перспектив для нее. Джим остановился на одном из поручней и посмотрел вверх, на летную палубу.

"Где все?" - спросил он.

"Алекс спит, Тайни присматривает за собакой и перекусывает. Наоми пошла на "Сокол", чтобы поговорить о данных сенсоров".

"Уже есть данные сенсоров? Я имею в виду, я полагал, что должно пройти по крайней мере несколько часов, прежде чем они соберут достаточно, чтобы провести совещание."

"Когда люди ничего не знают, - сказал Амос, - они любят проводить собрания, чтобы поговорить об этом."

"Я полагаю".

Амос потянулся и рассеянно почесал грудь, где его огнестрельная рана все еще оставалась неровным тускло-черным кругом на бледной плоти. "Очевидно, на станции происходит много событий. Происходит что-то, даже если они не знают, что именно. Здесь тоже жарче, и температура повышается".

"Странно видеть, как двигаются шестеренки. Особенно если учесть, что раньше я не знал, что есть шестеренки".

"Вы нашли его?"

"Не нашли".

"Он там?"

Джим растянулся. Его позвоночник хрустнул. "Да. Он там. Но я не думаю, что он хочет поговорить".

Все, что Амос собирался сказать в ответ, было потеряно, когда комм выплюнул сигнал тревоги. Джим сел на диван и вызвал его. IFF зафиксировал корабль в списке тревоги Роси. Дерех - корабль, который убил "Бурю сбора" и прогнал их из Фрихолда - только что прошел через врата Бара Гаон. Джим отключил сигнал тревоги, и через несколько секунд в очереди появилось сообщение от полковника Алианы Танаки.

Глава тридцать седьмая: Танака

Если бы они встретились на Лаконии, это произошло бы в здании штата. Они бы сидели за тщательно сделанным, со вкусом подобранным столом в комнате, призванной излучать мощь, комфорт и серьезность. Вместо этого они оказались на камбузе наполовину перестроенного научного корабля, воняющего перегруженными рециркуляторами воздуха и промышленным растворителем. Это имело определенный смысл. Портреты великих полководцев или критических битв, выглядевшие лестно, хорошо скомпонованные и сбалансированные, всегда казались пропагандой. Танака провела много времени в залах власти. Она видела много картин, на которых великие люди в форме орлиным взором смотрят вдаль, где их ждет будущая слава. Она видела очень мало картин с солдатами, у которых была только потрепанная палатка и умирающий костер, чтобы продержаться холодными ночами до того, как утром какой-нибудь незнакомец попытается проткнуть их штыком.

Она покинула Боттон на "Деречо" и приехала на "Сокол" одна. На ней была парадная форма и пистолет. От наркотиков ее слегка подташнивало, а голова болела еще до того, как они вышли из Бара-Гаона. Возможно, это было что-то неприятное, накопившееся в крови, или просто постоянное, неотступное ощущение столкновения других разумов с ее собственным. В дополнение ко всему прочему, у нее была постоянная галлюцинация, что ее левый глаз плачет, холодные слезы бегут по ее щеке даже в отсутствие гравитации, которая могла бы их вытянуть.

"Вы уверены, что этот... эффект распространяется?" спросил доктор Окойе. С тех пор как Танака видел ее в последний раз, у нее появились хмурые морщины в центре лба и в уголках рта. Она также была худой и мягкой от слишком долгого пребывания на плаву. Из-за атрофии, стресса и недоедания она была похожа на палку, наполовину сожженную.

"Так и есть", - сказал Танака. "Людям, которые присутствовали на мероприятии, досталось самое худшее. Но это происходит и с другими людьми. Я не знаю, сколько их. И если вы не хотите, чтобы это случилось с вами, начинайте принимать эти меры прямо сейчас".