Пальмы в снегу
Шрифт:
Да, наверное, она оттуда.
Даниэла убрала фотографию в ящик и спустилась на кухню, чтобы приготовить ужин. Лаха уже вот-вот должен был приехать.
А в это время в отеле в центре Мадрида Хакобо и Килиан неустанно болтали то с тем, то с другим. Кроме Марсиаля и Мерседес, Кларенс познакомилась ещё и с тощим старикашкой в инвалидном кресле, по имени Грегорио, которого ее дядя поприветствовал довольно холодно.
К сожалению, праздник был омрачён недавним терактом сразу в четырёх пригородных поездах, в котором погибло около двухсот человек. Однако вскоре разговор неизбежно свернул на тему Гвинеи. Многие обсуждали последнюю новость в газетах: в Мадриде
В скором времени Кларенс разделила присутствующих на две группы: старых колонистов — таких, как ее отец, которые считали, что в колониальные времена гвинейцы жили намного лучше; и патерналистов-ретроградов — таких, как дядя, утверждавших, что на плечах Испании лежит исторический долг перед бывшей колонией, так что Испания должна искупить свою вину за прежние злоупотребления.
Она подумала: что, если бы здесь оказался кто-нибудь вроде неё или Фернандо Гаруса, считающих, что родина-мать и бывшая колония ничего друг другу не должны и что им лучше было бы просто уважать решения этой маленькой страны, пусть даже они и не всегда оказываются самыми оптимальными. Почему бы не относиться к Гвинее, как к равноправному партнеру, как к независимой суверенной республике, с которой ведёшь дела?
Она взяла бокал и устроилась в уютном кресле. Ей очень не хватало Даниэлы: не только потому, что здесь почти не было людей ее возраста, но и потому, что последний разговор с кузиной ее не на шутку встревожил.
Даниэла обвиняла ее в ревности к Лахе, поскольку та проводит с ним больше времени, чем с Кларенс.
Вспомнив об этом, Кларенс чуть не подавилась виски. Надо же было до такого додуматься! Кларенс вовсе не ревновала кузину к своему почти наверняка единокровному брату, лишь беспокоилось, что, если Даниэла уедет, на таком расстоянии прежняя близость между ними ослабеет.
На самом же деле, если она что и чувствовала, то скорее зависть, чем ревность, хоть и не хотела себе в этом признаваться: ведь в ее случае она прекратила отношения, понимая, что у них нет будущего, но по-прежнему очень тосковала по Инико.
Чтобы убедить Даниэлу, что та ошибается, Кларенс открыла ей душу и рассказала о своём романе с Инико. Даниэла прямо-таки засыпала ее вопросами, словно желала сравнить их роман со своим. Особенно ее интересовало, могут ли помешать различия культур их с Лахой любовной истории... Возможно, Даниэла и впрямь подумывала о том, чтобы променять Пасолобино на Малабо?
На всякий случай Кларенс подробно описала ей все трудности, с которыми там можно столкнуться. Она хотела заставить кузину хорошо подумать о том, что та оставляет позади и что ее ждёт в такой стране, как Гвинея, если они решат обосноваться там, пусть даже временно. Сможет ли она быть счастливой в таких условиях?
Даниэла считала, что очень даже сможет, но Кларенс казалось, что она поёт с голоса Лахи: слишком много она рассуждала о том, что предстоит сделать в развивающемся государстве, имеющем столь выгодное географическое положение, где обосновались преуспевающие компании со всего мира; в государстве с новой инфраструктурой и большими планами на будущее.
В довершение всего, Даниэла решительно заявила: «Так или иначе, я уже нигде не смогу быть счастливой без Лахи».
Кларенс подумала, что, если события развиваются так стремительно, Даниэла долго не выдержит и расскажет обо всем Лахе.
Она сделала глоток
Была суббота, и он должен был приехать в Пасолобино.
Интересно, Даниэла ему уже сказала?
Пора возрождения жизни после зимнего оцепенения в Пиренейских горах длится дольше, чем где-либо ещё. Первая весенняя травка в Пасолобино никогда не пробивается раньше мая. В апреле ещё нет ярких цветов — лишь голые поля, с которых едва сошёл последний снег. Единственный признак, что природа начала новый круг жизни — солнце встаёт намного раньше и позже садится, отчего ночи становятся короче, а дни длиннее.
Рядом с Лахой Даниэла не ощущала ни жары, ни холода, не чувствовала аромата цветов, покрывавших весенние луга, не слышала птичьих трелей. Она лишь жалела о том, что ночи стали такими короткими.
Лаха приехал в четверг вечером; но вот уже наступила суббота, а они все ещё не могли оторваться друг от друга. В то же время, Даниэла никак не могла выбрать подходящего момента, чтобы сообщить о возможном родстве. Никто из них не хотел даже думать ни о чем другом, кроме своей любви. На следующий день Лаха собирался уехать, и они не знали, когда снова увидятся. Они дали зарок, что к лету непременно решат, как устроить будущее. Пока же цеплялись за любую возможность, чтобы побыть вместе, словно каждая встреча могла оказаться последней; обоим не давало покоя дурное предчувствие, будто какой-нибудь неожиданный поворот судьбы может угрожать счастью, которое они обрели в объятиях друг друга.
В это время года, накануне возрождения жизни, время словно остановилось, и повсюду царило выжидательное безмолвие, оживляемое лишь ударами двух сердец. Рука Даниэлы покоилась на груди Лахи, напротив его сердца, слушая, как удары становятся все медленнее, пока он успокаивался после недавних минут неистовой страсти. Лаха повернул голову, и Даниэла приподнялась на локте, чтобы посмотреть на него. На лбу у него блестели капли пота.
Даниэла подумала, что никогда в жизни не встречала такого красивого лица, таких необычных зелёных глаз, таких безупречно очерченных полных губ, выделяющихся на смуглой коже. Рядом с ним ее собственная кожа казалась ещё белее.
Она прильнула к нему всем телом; несколько минут они молча лежали, наслаждаясь прикосновением горячей кожи.
— Представляешь, какой была бы наша с тобой жизнь сто лет назад? — мечтательно спросила Даниэла.
Лаха рассмеялся над неожиданным вопросом.
— Ну... — задумался он. — На Биоко мне бы пришлось вставать очень рано, чтобы идти в джунгли охотиться на антилоп или выходить на лодке в море рыбачить. — Он высвободился из объятий Даниэлы и лёг на спину, закинув руки за голову. — А возможно, мне пришлось бы работать на плантации какао... Но в любом случае, моя прекрасная супруга Даниэла сидела бы дома, ухаживая за садом и детьми.
Даниэла пристроилась рядом, подперев голову локтем.
— Может, у тебя были бы и другие супруги, кроме меня? — шутливо спросила она.
— Возможно, — губы его растянулись в зловещей усмешке.
Даниэла ласково ущипнула его за плечо.
— Ну, в Пасолобино мы бы жили точно так же. Разве что мой дорогой муж Лаха, помимо охоты и рыбной ловли, работал бы в поле, обихаживал скотину, косил сено и ремонтировал дом, обрезал деревья в саду и рубил дрова на зиму, доил коров, расчищал дороги от снега, а затем, после недолгого отдыха, чтобы восстановить силы... — она многозначительно выделила последние слова, — ублажал бы свою единственную жену.