Пальмы в снегу
Шрифт:
А в доме Кларенс тем временем мысленно делала заметки. Ее интересовало не столько то, о чем говорят, сколько то, о чем молчат. То ли она стала болезненно подозрительной, то ли все действительно знают намного больше, чем говорят. Хулия весь вечер непрестанно переводила взгляд с Хакобо на Лаху, а затем — снова на Хакобо. Уж не сравнивает ли она их? Но вот Лаха вышел, и все внимание Хулии целиком сосредоточилось на Хакобо, словно больше в комнате никого не было. Кажется, Кларенс даже заметила, как ее мать пару раз нахмурилась...
— Асенсьон. — Кларенс решила
— Ах, деточка, обо всем! О тепле, о ярких красках, о свободе... Когда мы вернулись в Испанию, то увидели, как все здесь переменилось... — Впервые за весь вечер Асенсьон улыбнулась. — Я помню, как порой я со свойственной мне непосредственностью рассказывала в кругу наших друзей что-нибудь о... ну, в общем, о том, как жили цветные, и это повергало всех в шок. Сколько раз Матео потом ругал меня за неблагоразумие и болтливость!
— Не иначе, все думали, будто мы выросли в самом диком месте на свете, — рассмеялась Хулия.
— Могу представить, как вам было тяжело, — Кларенс закашлялась, — расстаться с друзьями, которые оставались там...
Услышав эти слова, Хулия отвела взгляд. Ну конечно, Кларенс продолжает своё расследование... Хулия заметила, как мимолётно переглянулись Хакобо и Килиан, и поняла, что ни тот, ни другой до сих пор понятия не имеют, кто такой Лаха. Она очень надеялась, что Асенсьон проявит благоразумие и воздержится от комментариев. Вчера вечером ей стоило невероятных усилий сделать вид, будто она не придаёт значения тому, что сын Бисилы гостит в доме Килиана и Хакобо. Хулия списывала это на стечение обстоятельств, но до конца все же не была уверена.
— Вообще-то говоря, все наши друзья были на острове иностранцами, как и мы, — ответила Асенсьон. — Хотя, по правде сказать, я частенько вспоминала нашу кухарку...
Кларенс решила задать тот же вопрос мужчинам.
— Ну, а вы? — спросила она как можно более невинным тоном. — Вы о ком-нибудь скучали, когда уехали? И если да, то о ком?
Килиан взял кочергу и поворошил угли. Хакобо посмотрел на Кармен, выдавил слабую улыбку и ответил:
— Как уже сказала Асенсьон, все наши настоящие друзья были белыми. Хотя, признаюсь, иной раз я вспоминал о метельщике Йеремиасе, или о том же Симоне, от которого Кларенс передала привет, или о каком-нибудь брасеро. Полагаю, ты тоже, Килиан?
Тот слегка кивнул.
«А как насчёт Бисилы, папа? — подумала Кларенс. — Ты никогда не вспоминал о ней?»
Тут как раз вовремя распахнулась дверь и вошли Лаха с Даниэлой с охапками дров в руках. Кларенс заметила, что у кузины разрумянились щеки, а губы слегка припухли.
— Холод просто ужасный! — воскликнула Даниэла в ответ на испытующий взгляд Кларенс. — Да ещё и ветер северный поднялся.
Хулия посмотрела на часы.
— Думаю, нам пора, — сказала она. — Уже поздно.
Кармен принялась настаивать, чтобы они посидели ещё немножко — чисто из вежливости, которая никак не могла обмануть ее дочь. Было ясно, что ей не доставляют удовольствия
Килиан, Хакобо и Кларенс проводили их до машины. Кларенс взяла Хулию под руку, и они немного отстали от остальных.
— Скажи мне кое-что, Хулия. — Кларенс слегка напряглась. — Что ты думаешь о моем отце?
— То есть как это — что думаю?.. — растерялась Хулия. — В каком смысле?.. Ах, вот ты о чем! — догадалась она. — Даже не знаю, что и сказать, Кларенс... А как бы ты поступила в такой сложной ситуации?
Кларенс попыталась найти ответ на вопрос Хулии. Что бы она чувствовала, если бы бросила своего сына где-то за тысячи километров, а потом, спустя почти тридцать лет, пришлось принимать его в своём собственном доме, в кругу семьи? Наверное, нервничала бы, злилась, бесилась, боялась, что все откроется, с трудом удерживаясь, чтобы не закатить скандал.
Именно так вёл себя и Хакобо с той минуты, как Лаха приехал в Пасолобино.
Резкий порыв ветра с силой толкнул их назад. Хулия мысленно перенеслась в другой вечер, когда безудержный торнадо закружил водоворот трагических событий. Ей вспомнилось печальное лицо Мануэля, сообщившего ей новость, и собственное потрясение, когда она ее услышала; вспомнилось, как быстро она забыла ужасный поступок Хакобо, которого так любила...
К ним подошел Хакобо.
— Садись в машину, Хулия! Быстрее! Ещё пневмонию схватишь!
— Сейчас, сейчас, уже иду!
Удручённая этими воспоминаниями Хулия крепко взяла под руку Кларенс; открывая дверцу машины, Кларенс наклонилась к ее уху и прошептала:
— Как папа мог так поступить?
Хулия ошеломлённо заморгала — неужели Кларенс прочитала ее мысли? Затем медленно уселась за руль.
— Ему тоже несладко пришлось, — прошептала она угасающим голосом.
Хулия завела мотор, и через пару секунд «вольво» двинулся по наезженной колее в сторону главного шоссе.
Кларенс смотрела машине вслед, пока та не скрылась в холодной ночи.
Чем ещё можно было посчитать последнюю фразу Хулии, как не подтверждением ее подозрений? Она чувствовала себя совершенно безутешной; боль разрывала ей грудь. Что значит: «ему тоже несладко пришлось»?
Она прокрутила в памяти всю отцовскую жизнь, насколько ее помнила, но так и не нашла никаких признаков, чтобы он как-то особо страдал, если только его скверный характер не был следствием каких-то душевных драм в прошлом.
Когда прошёл Новый год, Кларенс решила, что не станет больше откладывать разговор с Даниэлой. После долгого застоя, длившегося от ее возвращения с Биоко до приезда Лахи, теперь события внезапно понеслись семимильными скачками. Все признаки были налицо. Даниэла заливалась краской всякий раз, когда ненароком касалась руки Лахи, а с его лица не сходила глупая влюблённая улыбка. Просто невозможно, чтобы остальные ничего не замечали. А этот блеск в глазах Даниэлы... Никогда прежде Кларенс не видела, чтобы у кузины так блестели глаза...