Пальмы в снегу

Габас Лус

Даниэла вздрогнула, а Лаха зловеще осклабился.

Кларенс воспользовалась паузой, чтобы разрядить обстановку. Она прекрасно помнила, куда могут завести разговоры о духах, и потянулась к шее, чтобы погладить ожерелье, подаренное Инико.

— Все это прекрасно, ребята, — весело произнесла она, — но Лаха еще не видел своих подарков.

Сначала она протянула ему вязаную шапочку и пару перчаток, а затем — экземпляр только что изданной книги под названием «Гвинея в рассказах пасолобинца».

— Эту книгу написал один

человек из нашей долины, — объяснила Кларенс, — о своих соседях, которые много лет жили в Гвинее в колониальную эпоху. Конечно, он предлагает свою версию истории, как она выглядит с точки зрения белых, но, быть может, тебе будет интересен сам контекст, который объясняет... — Она вдруг подумала, что, пожалуй, было ошибкой дарить ему эту сомнительную книгу. — Там, кстати, есть фотографии Хакобо и Килиана!

Лаха поспешил ей помочь.

— Ну конечно, мне это интересно, Кларенс, — улыбнулся он. — Мы не можем отбросить прошлое, каким бы оно ни было...

Он раскрыл книгу и начал листать страницы, внимательно рассматривая фотографии. На них были запечатлены белые мужчины в льняных и хлопковых рубашках и в неизменных пробковых шлемах, многие держали в руках винтовки. Были здесь и негры, одетые чуть ли не в лохмотья, работающие на плантациях. На тех же снимках, где негр не работал, а позировал перед фотографом, он зачастую сидел у ног белого человека, покровительственно положившего руку ему на голову.

Как собаке, возмущенно подумал Лаха.

Были там и фотографии белых, державших в руках длинные шкуры удавов, и фасады различных плантаций. Лаха пытался оживить в памяти воспоминания раннего детства, но не мог вспомнить ничего из того, что предстало перед ним на этих фотографиях. Возможно, когда были сделаны эти снимки, он еще не родился или был совсем маленьким. Может быть, Инико еще смог бы что-то узнать...

Килиан и Хакобо хором издали радостный возглас, узнав здания, ставшие эмблемой Санта-Исабель, вроде Каса-Мальо на бывшей улице Альфонсо XIII, машины той эпохи, названия судов: «Плюс ультра», «Домине», «Кадис», «Фернандо-По», «Севилья»...

Услышав последнее название, Килиан ушел в себя. Сколько раз он думал: как же похожа судьба этого судна на его собственную! Роскошный элегантный пароход с эмблемой компании «Средиземноморские линии», избороздив полсвета, был отправлен на ремонт в середине шестидесятых.

Вскоре после ремонта он дрейфовал неподалеку от порта Пальма, рискуя развалиться пополам. Позднее он пережил два серьезных пожара, после которых снова был отремонтирован... Но, несмотря на это, в свои семьдесят шесть лет был все еще на плаву, с честью выдерживая все удары судьбы.

Когда больше не осталось фотографий, не подвергшихся обсуждению, Килиан покачал головой.

— Как же все изменилось! — вздохнул он. — Просто не верится, что прошло столько лет, и когда-то мы жили на Фернандо-По.

Хакобо кивнул.

— Но, судя

по рассказам Кларенс и Лахи, нельзя сказать, что эти перемены — к лучшему.

Лаха посмотрел на него, приподняв бровь.

— Что вы хотите этим сказать? — спросил он.

Хакобо выдержал паузу, прежде чем ответить. Допил кофе, вытер губы салфеткой, положил руки на стол и высокомерно посмотрел на Лаху.

— Тогда мы экспортировали по пятьдесят тысяч тонн какао в год, и только одна Сампака, благодаря нам, давала шестьсот тысяч килограммов. А теперь — что осталось? Три с половиной тысячи кило? Да всем известно, что, после нашего ухода страна не поднимает головы. Сейчас вы живете намного хуже, чем сорок лет назад, — заявил он. — Что, неправду говорю?

— Хакобо, — спокойно ответил Лаха, — думаю, вы упускаете из вида, что сейчас Гвинея — независимая страна, которая старается идти вперед после долгих веков угнетения.

— Какого еще угнетения? — набросился на него Хакобо, отчаянно размахивая руками. — Мы принесли вам знания и культуру! Вы должны быть благодарны за то, что мы вытащили вас из джунглей...

— Папа! — возмущенно воскликнула Кларенс, а Кармен тайком сжала под столом колено мужа, давая ему понять, что он зашел слишком далеко.

— Два момента, Хакобо. — Лаха заерзал; его голос уже звучал не столь спокойно. — Первое: мы приняли вашу культуру, потому что у нас не осталось другого выхода. И второе: в отличие от других испанских колонизаторов, конкистадоры Гвинеи брезговали смешивать свою кровь с кровью покоренных народов. До недавнего времени они считали нас низшими.

Килиан наблюдал за обоими, не рискуя вмешиваться.

Хакобо уже собрался возразить, но Лаха лишь замахал руками.

— Вот только не надо читать мне лекций по истории колонизации, Хакобо, — сказал он. — Цвет моей кожи говорит сам за себя — мой отец был белым. Кстати, не исключено, что им был кто-то из вас!

В комнате повисло неловкое молчание.

Кларенс опустила голову, и ее глаза наполнились слезами. Если Лаха и впрямь ее единокровный брат, трудно представить для него худшее несчастье, чем получить такого отца. Поведение Хакобо совершенно непростительно. Ну почему он не может вести себя как Килиан?

Даниэла опустила руку на плечо Лахи, стараясь его успокоить. Лаха повернулся к ней, ответив печальным взглядом, словно давая понять, что эта тема причиняет ему боль и ему совсем не хочется об этом говорить.

— Это слишком сложная тема, — мягко и примиряюще заметила Даниэла. — К тому же, сейчас, пусть даже мы этого и не осознаем, мы по-прежнему останемся колонизаторами, опутывая страну более тонкими сетями: экономическими, политическими, культурными... Времена сейчас другие.

В этом вся Даниэла, подумала Кларенс. Никогда не раздражается, не злится, всегда старается говорить спокойным, мягким, рассудительным тоном.