Пальмы в снегу
Шрифт:
Они ещё раз сопоставили все даты и данные, и снова пришли все к тому же выводу: очень возможно и даже весьма вероятно, что Лаха и Кларенс — брат и сестра, но абсолютной уверенности у них по-прежнему нет, и подтвердить это может только Хакобо.
«Даже если и так, — подумала Даниэла, — мои к нему чувства от этого не изменятся».
Девушки ненадолго замолчали, погружённые в свои мысли.
«А я ещё думала, что кузина ревнует...» — подумала Даниэла.
— Итак, что будем делать? — спросила Кларенс, радуясь, что избавилась наконец от тайны, мучившей ее все последние месяцы, и теперь она
— Просто не могу поверить... — Даниэла нервно хмыкнула. — Не могу поверить, что Лаха может оказаться моим... кузеном!
Но тут ее внезапно озарила другая безумная мысль, и она вдруг почувствовала безмерную тяжесть в груди.
— Что случилось? — спросила Кларенс. — Ты так побледнела!
— Ох, Кларенс! — вздохнула она. — А ты... Ты уверена, что отцом Лахи точно не может быть... — У неё еле хватило духу, чтобы закончить фразу: — Не может быть... Килиан?
Кларенс покривила губы и убеждённо покачала головой.
— Хулия почти призналась в том, что его отец — Хакобо, — сказала она. — И потом, ты можешь представить, чтобы твой отец скрывал такое столько лет?
— Ты права: едва ли он сумел бы меня обмануть, — Даниэла сделала глоток пива. Тяжесть в груди исчезла так же мгновенно, как и возникла. — Папа сейчас более молчалив, чем всегда; он выглядит даже подавленным, но совершенно спокойным. Будь Лаха его сыном, он бы куда больше нервничал.
— А мой, с позволения сказать, отец — разве не спокоен? А впрочем... — задумалась Кларенс. — Одним словом, когда мы расскажем им обо всем, что узнали?
Даниэла тоже задумалась. Помимо того, что ей известно происхождение Лахи, ей пришлось бы признаться и в своих отношениях с ним. Слишком много всего сразу...
— Давай пока дома ничего не скажем, — попросила она. — Сначала мне бы хотелось поговорить с Лахой.
За первые месяцы 2004 года, помимо долгого отсутствия Хакобо и Кармен и засевшей в Сарагосе Кларенс, заваленной работой, главной переменой в Каса-Рабальтуэ стали постоянные отлучки Даниэлы, уезжавшей в Мадрид каждые три-четыре недели. Жизнь в замкнутом мирке долины стала для неё поводом говорить, что она ездит в Мадрид якобы для повышения квалификации.
Кларенс не могла понять, как остальные — и особенно дядя Килиан — не замечают, насколько переменилась ее кузина. Более того, только Кларенс подозревала, что Лаха и Даниэла продолжают встречаться. Как им это удаётся, на таком-то расстоянии? Ей вдруг пришло в голову, что Лаха просто делает остановку в Мадриде всякий раз, когда летит из Калифорнии на Биоко и обратно.
После каждого своего визита в столицу Даниэла возвращалась домой измученная, но счастливая. Кларенс с завистью думала, что, если Лаха хотя бы вполовину столь изумительный любовник, как Инико, Даниэла имеет все основания чувствовать себя счастливой. Однако эти мысли заставляли ее лишь больше тревожиться за кузину, поскольку такие частые отлучки могли означать лишь одно: Даниэла и Лаха успешно преодолели начальный этап испепеляющей страсти и, поскольку признаков угасания чувств явно не наблюдается, было ясно, что единственное, о чем они мечтают — всегда быть рядом, узнать друг друга до мельчайших деталей и провести вместе остаток дней.
Это было ясно.
Вдали от Пасолобино,
Ситуация, конечно, была непростой. Биоко, Калифорния и Пасолобино образовывали треугольник с очень длинными сторонами. Кто-то из этих двоих должен быть готов к тому, что придётся следовать за другим по всему свету. Иными словами, или Лаха должен поселиться в Испании, или Даниэле придётся разрываться между Калифорнией и Биоко. Лаха утверждал, что профессия медсестры обладает тем преимуществом, что в любой части света можно найти работу. Например, в Гвинее ее возьмут в любую клинику, хоть и будут меньше платить, чем здесь. Та же Бисила могла бы помочь найти для неё работу.
Какое совпадение, что две его такие любимые женщины оказались медсёстрами!
Но Даниэла волновалась не столько о своем трудоустройстве, сколько о другом. С одной стороны, она так пока и не призналась Лахе, что догадывается, чей он сын. Она чувствовала себя эгоисткой, но очень боялась, что шокирующая новость разрушит их отношения. С другой стороны, она так и не решилась поговорить с отцом.
Они с Килианом всегда были настолько близки, что ей стоило невероятных усилий не рассказать ему, что она почувствовала, встретив Лаху. Даниэла никогда прежде не расставалась с отцом, за исключением понедельников и пятниц, когда у неё были занятия в университете. Хакобо, Кармен и Кларенс составляли ее семью, но отношения между Килианом и Даниэлой были совершенно особенными, словно их связывало нечто, известное лишь им двоим.
И как она теперь могла ему сказать, что собирается улететь так далеко — в ту самую минуту, когда особенно ему нужна?
Учитывая, с какой скоростью развивались ее отношения с Лахой, рано или поздно придётся выбирать, и ей хотелось как можно дольше оттянуть этот момент. И здесь не поможет ни ее практичный характер, ни логика, ни организаторские способности, ни решительность. Любовная история с человеком, так на неё непохожим, настолько старше ее, с которым она, возможно, делит одни гены, честно говоря, никак не входила в планы Даниэлы. О таком она никогда не мечтала.
Не помогали ей найти приемлемое решение ни ласки Лахи, ни его игривые покусывания.
— Что-то ты молчишь, Даниэла, — заметил Лаха. — У тебя все нормально?
— Я думала об отце, — ответила она, садясь в постели, спиной к изголовью. — Даже не знаю, как ему сказать...
Лаха растянулся рядом с ней; она по-прежнему сидела, прижав колени к груди и обняв их руками.
— Думаешь, его волнует цвет моей кожи? — спросил он.
Даниэла ошеломлённо повернулась к нему: у неё и в мыслях не было, что он может так превратно истолковать ее слова.
— Ну что ты! — воскликнула она. — Мне даже в голову такое не приходило.
Лаха погладил ее по ноге.
— Это станет совершенно новой традицией для Каса-Рабальтуэ! — сказал он.
Глаза Даниэлы яростно засверкали.
— Давно уже пора внести что-то новенькое в стоячее болото, которое зовётся историей моего дома! — заявила она. Затем продолжила — уже спокойнее: — Возможно, мой дядя Хакобо и пришёл бы в ярость... Подумать только: черный в семье! — она поморщилась. Знал бы он, что этот черный, ко всему прочему, может быть его сыном!