Пальмы в снегу
Шрифт:
— Но это невозможно... — прошептала Хулия.
— Почему? — удивилась Кларенс. — Они не единственные на свете кузены, полюбившие друг друга.
— Кларенс, прошу тебя... — прошептала Хулия. — Мне нужно сесть...
— Может, вызвать врача? — спросила Кларенс, проводив ее к удобному креслу, подальше от суеты.
— Скажи, Кларенс, — прошептала Хулия, — отец и дядя знают?
— По-моему, только мама что-то подозревает, но ничего не говорит.
Хулия закрыла руками лицо и разрыдалась.
Какой-то мужчина, проходивший мимо, обеспокоенно подошёл
— Ничего страшного, — успокоила его Кларенс. — Она просто вспомнила своего покойного мужа.
Мужчина вполне удовлетворился подобным объяснением, и они снова остались наедине.
— Ох, Кларенс... — еле выговорила Хулия. — Ты должна это знать... Я-то думала, что ты движешься в правильном направлении... Но боюсь, произошла ужасная ошибка... — Хулия посмотрела на неё полными слез глазами, с мучительным раскаянием на лице. — Я должна была сказать тебе раньше...
Кларенс охватило внезапное предчувствие, но она так и не решилась его высказать. Она опустила голову и принялась рассматривать свои руки, которые сжала так крепко, что побелели суставы.
— Дело в том, что отец Лахи — Килиан. Твой отец регулярно посылал деньги на его содержание. Сначала он передавал их через моего мужа и врачей из благотворительных организаций. Когда же Мануэлю пришлось покинуть остров, деньги передавал Лоренсо Гарус. Деньги доставлялись через посредников, чтобы Бисилу не уличили в контактах с белыми. Я должна была тебе об этом сказать. Я никогда себе не прощу, что так долго молчала.
— Я всегда подозревала папу!.. — растерянно произнесла Кларенс. — В тот день, когда вы с Асенсьон были у нас в гостях, ты сказала, что папе тоже несладко пришлось, и я поняла, что...
— Я имела в виду то, что случилось с Моси... Ох, Боже мой!.. — Хулия встала и быстро пошла прочь.
Кларенс осталась сидеть, закрыв лицо руками, снова и снова безнадёжно повторяя про себя: поздно, слишком поздно!
Несколько минут спустя она удалилась в свой номер, объяснив родителям, что, должно быть, что-то съела за ужином и теперь ей стало нехорошо. В номере она принялась звонить кузине: сначала на домашний телефон, затем — на мобильный, но ни тот, ни другой не отвечали.
Она бросилась на кровать и в отчаянии разрыдалась.
Даже возвращение из Малабо не было для неё столь долгим и безотрадным, как возвращение из Мадрида в Пасолобино-эль-Доминго-де-Ресурексьон. Кларенс изо всех сил старалась не дать родителям понять, что ее мучает нечто более серьёзное, чем обычное расстройство желудка.
Пока остальные разгружали машину, она бегом бросилась в комнату Даниэлы.
Даниэла сидела в углу, среди горы тряпок, обхватив колени руками; спутанные волосы спадали ей на лоб, скрывая лицо. В правой руке она сжимала клочок бумаги.
Подняв голову, она посмотрела на Кларенс прекрасными, но опухшими от слез глазами.
Даниэла была живым воплощением отчаяния. В ее глазах застыла глубокая безнадёга. Она так и не смогла найти подтверждений, что это неправда, что произошла ошибка, и это какое-то
— Он ушёл... — снова и снова повторяла она сквозь рыдания.
Кларенс подошла к ней, села рядом и мягко обняла за плечи.
— Как он мог его бросить? — выкрикнула она. — Как он мог? Поразвлечься с ней — и прости-прощай?
Даниэла протянула клочок бумаги, который сжимала в руке.
— У Лахи выколот точно такой же елебо, — добавила она, едва сдерживая гнев. — Только у папы он под левой подмышкой. А хочешь знать, где у Лахи? Боже мой! Даже подумать стыдно! — Она сжала ладонями виски, и крупные слёзы снова покатились по ее щекам. — Даже не знаю, найду ли я в себе силы высказать ему все это... Нет. Не смогу. Ты должна сделать это за меня. Ты должна поговорить с ним — сегодня, сейчас!
— Я попробую, — пообещала Кларенс.
Ну и как она собирается сообщить об этом Хакобо? Посмотрит ему в глаза и скажет: «Папа, я знаю, что Лаха — сын Килиана и Бисилы. Папа, ты знаешь, что Даниэла и Лаха любят друг друга? Папа, ты понимаешь, насколько все серьёзно?» Так, что ли?
Даниэла покачала головой, закрыв глаза. Она уже перестала плакать, но выглядела по-прежнему удручённой.
— Нет им прощения! — выплюнула она сквозь зубы. — Ни тому, ни другому!
— Тогда были другие времена, Даниэла, — ответила Кларенс, вспомнив сына мамаши Саде. — Белые мужчины спали с чёрными женщинами. От этих связей рождалось много детей.
Но Даниэла ее не слушала.
— Ты, наверное, решишь, что я больна или сошла с ума, но знаешь, Кларенс? Я подумала, что могла бы по-прежнему быть с Лахой. Никто, кроме нас, не узнал бы правду... Мои чувства к нему не могут враз измениться за одну ночь...
Кларенс встала и подошла к окну. Она долго смотрела, как дрожат на листьях ясеней капли проливного дождя, прежде чем сорваться в пустоту под суровыми порывами ветра; ее сердце сжалось от тоски.
Если бы она тогда не открыла шкаф с письмами, не нашла бы то письмо и не расспросила о нем Хулию, если бы не отправилась на Биоко — ничего бы не случилось. Ее жизнь в горах Пасолобино текла бы с той же обманчивой безмятежностью, что и всегда. Угли старого костра угасли бы вместе со смертью ее предков, и никто бы не узнал, что на другом краю света живет человек, в жилах которого течёт та же кровь, что и у неё.
И опять-таки, ничего бы не случилось.
Так нет: своим расследованием, сама того не желая, она разворошила тлеющие угли, и они вспыхнули новым пожаром, который уже не погасить.
Да, безусловно, ее поиски увенчались успехом, она нашла, что искала, но этот Грааль оказался полон яда.
Она бросилась вниз по лестнице уже в поисках отца и вскоре обнаружила его в гараже.
— Ты не хочешь со мной прогуляться? — спросила она, глубоко вздохнув. — Такой чудесный вечер!
Хакобо удивленно изогнул брови; его удивило не столько приглашение дочери прогуляться, сколько то, что она называет «чудесным вечером» эту ужасную бурю с дождём. Тем не менее, он не стал спорить.