Пальмы в снегу
Шрифт:
В эту минуту растущая толпа окружила спорящих. Недовольный ропот перешёл в истошные крики как в поддержку, так и против слов Густаво.
— Лично я намерен голосовать «за»! — крикнул высокий молодой человек с красивым лицом, бритой головой и жилистой фигурой. — И мы все должны голосовать «за», чтобы нас оставили в покое.
— Ты, должно быть, фанг, верно? — спросил другой молодой человек, пониже ростом, с сильно выступающим лбом. — Говоришь как фанг...
— Я вот буби, но тоже собираюсь проголосовать «за», — вмешался третий,
— В таком случае, ты не буби! — громовым голосом крикнул Густаво. — Ни один буби не допустит, чтобы люди с континента вывозили с острова наши богатства.
— Лучше уж так, чем оставаться рабами белых!
— Да ты сам не знаешь, что говоришь! — Густаво угрожающе навис над ним. — Да они тебе все мозги высосали! Это намного хуже, чем любые белые!
— Ну конечно, фанги всегда во всем виноваты! — высокий юноша выступил вперёд, чтобы привлечь внимание Густаво. — Но ведь и нас тоже эксплуатируют. Сколько дерева и кофе, добытых нашим потом, было вывезено из континентальной части! — Он резко повысил голос: — Вы, буби хотите только одного: как можно больше все усложнить, чтобы все оставалось, как всегда, и ничего не менялось!
— Мы, буби, десятилетиями боролись и страдали от репрессий, чтобы заявить о нашем желании, — перебил его Густаво. — Хочешь знать, сколько писем и петиций посылали вожди племён и селений колониальным властям, а также в Испанию и ООН? И что мы получили взамен? Гонения, преследования, тюрьму. — Он расстегнул рубашку, чтобы все видели его шрамы. — Ты правда думаешь, что я могу довериться тем, кто это сделал?
— Ты просто идиот! — крикнул юноша-фанг. — Испания никогда не допустит существования двух государств. Они сделают все, чтобы нас объединить.
Одобрительный гул голосов ещё больше воодушевил его.
— Вот чего хотят белые, но мы не должны соглашаться.
Димас взял брата под руку, видя, что тот сжал кулаки. Эмилио саркастически расхохотался.
— О чем я и говорил, Димас, — сказал он. — Все это давно превратилось в обычный курятник.
«Вот именно: курятник, — с иронией подумала Хулия. — Курятник, полный драчливых петухов, и все они говорят по-испански».
— Так значит, вы намерены взять поводья в собственные руки? — продолжал он.
— Хватит, папа! — вмешалась Хулия. — Пойдём домой. — Затем повернулась к Густаво. — Борись за свободу, сколько угодно, но оставь в покое моего отца, — сказала она. — Оставьте нас всех в покое!
— Нет, это вы должны оставить нас в покое! — крикнул юноша-фанг. — Убирайтесь в свою Испанию!
Несколько человек на разные голоса подхватили его слова. Эмилио почувствовал, как кровь бросилась ему в голову, и изо всех сил стиснул зубы. Хулии показалось, что отец вот-вот задохнётся. Она схватила его за руку и потащила к фактории. Оба распахнула дверь, и Хулия втолкнула отца внутрь.
Через несколько секунд в окно фактории ударил камень — с такой силой, что стекло разлетелось
— Вы нас ещё попомните! — взревел он. — Попомните мои слова! Вам за всю жизнь не расхлебать того, что вы сейчас творите! Вы меня слышите? За всю жизнь!
Он в упор уставился на Димаса. Несколько секунд они смотрели друг другу в глаза; затем Димас сокрушенно покачал головой и молча удалился.
Хулия бросилась к отцу. По ее щекам катились тяжелые слезы ярости и отчаяния.
Задержался только Густаво, стоя в нескольких шагах от них.
— Мне очень жаль, — прошептал он, взглянув на Хулию, прежде чем уйти.
Оба взяла метлу и принялась подметать осколки стекла. Хулия отвела отца на склад, чтобы он мог сесть. Затем подала ему стакан воды и, убедившись, что он совершенно успокоился, пошла помогать Обе.
— Ну, а ты, Оба, за какую партию? — спросила она немного погодя.
— Я не могу голосовать, сеньора, — уклончиво ответила та. — Голосовать могут только мужчины, да и то не все. Только главы семей.
— Хорошо, если бы ты могла, за кого бы проголосовала? Признайся честно.
— Моя семья из фангов, — сказала Оба. — Многих предков изгнали с их земель, им пришлось искать работу на плантациях острова. В моей семье ещё помнят, как белые преследовали наших людей и охотились на них, как на слонов. — Оба гордо вскинула голову. — Не обижайтесь, сеньора, но я бы проголосовала «за».
Хулия бросила взгляд вглубь помещения. Подавленный Эмилио сидел, понурив плечи и бессильно сложив руки на коленях.
Сколько лет прожили ее родители на Фернандо-По? Вся их жизнь была полна трудов и мечтаний... И куда им теперь деваться? В Пасолобино? Нет, конечно, это не дело. После свободной жизни в Санта-Исабель они просто зачахнут в глухой и отсталой дыре. Они могли бы вместе с ней и Мануэлем обосноваться в Мадриде и начать все заново. А впрочем — тоже нет. В их возрасте уже поздно начинать заново. Им осталось только нянчить Исмаэля и других будущих внуков, вздыхая и тоскуя о потерянном острове...
«Да, папа, — подумала она со слезами на глазах. — Все кончено».
Нельсон, державший в одной руке джин с тоником, а в другой — узкую вытянутую бутылку пепси-колы, с трудом пытался протиснуться сквозь толпу своим объемистым телом. Никогда прежде клуб Аниты не был так переполнен. Никогда прежде нигерийский оркестр не играл с такой страстью одну пьесу за другой, никогда ещё барабаны, к которым присоединились аккордеон и электрогитара, не гудели так возбуждающе, никогда парочки на танцплощадке не сливались так сладострастно в ритме йорубы или латиноамериканских танцев.