Пальмы в снегу
Шрифт:
Услышав эти слова Бисилы, Килиан потерял дар речи.
Она знала его наизусть; знала даже о том, что он считал глубоко скрытым в глубинах своей души. То, что все эти дни Килиан жил ради Бисилы, не означало, что узы, связывающие его с Пасолобино, можно было разорвать, как паутинки. Он прекрасно знал, что несвободен, что накрепко привязан к своему прошлому, как и его отец, и многие другие их предшественники. Именно поэтому Антон на смертном одре просил его заботиться об их доме, пережившем столетия. А это означало, что дом — не просто груда камней, передаваемый в наследство из
А вот Хакобо обладал счастливым даром никогда ни о чем не беспокоиться. Он работал, посылал домой деньги, но было ясно, что его отношение к Гвинее — чисто потребительское, и рано или поздно он вернётся в Испанию, где его настоящее место. Не было даже речи о том, чтобы он постоянно поселился в какой-то другой стране, кроме родины.
Однако для Килиана Каса-Рабальтуэ представлял собой скорее моральное обязательство, ограничивающее свободу выбора, где жить, и усиливающее страх, что рано или поздно придётся вернуться.
Бисила это знала — знала лучше, чем кто-либо другой. Она понимала, что нити, привязывающие его к этому миру, крепче любых цепей; они могли слегка ослабнуть, но в любую минуту и натянуться с ещё большей силой. Возможно, он сам и не стремился привязывать себя к острову; возможно, всему виной стечение обстоятельств. Или воля духов, у которых есть на это какие-то причины.
Возможно, именно поэтому Бисила никогда ни о чем его не просила и ни в чем не упрекала. Она была совершенно убеждена, что у каждого в этом мире свое место.
Но, как и она, Килиан боялся, что однажды настанет день, когда белым придётся покинуть остров. Несколько месяцев они жили своей любовью, не желая замечать, что происходит вокруг, и в особенности тех перемен, что неотвратимо вели к объявлению независимости — это слово они упорно не желали произносить, зная что независимость страны может оказаться концом их любви.
Да, в последнее время все разговоры неизбежно сводились к политике. Пока ещё трудно было расслышать среди множества голосов один-единственный, пока ещё тихий, но с каждым днём звучащий все громче: «Мы вышвырнем отсюда белых! Вышвырнем всех! Ни одного не останется!»
Быть может, все это были проделки духов. Возможно, это они начертали пути Бисилы и Килиана, сплетя их между собой, чтобы дальше они шли вместе. В глубине души оба страстно желали, чтобы духи вмешались в ход истории и остановили время; чтобы ничего не случилось и ничего не менялось, а им никогда не пришлось делать мучительный выбор.
Килиан взял руки Бисилы в свои ладони и поцеловал их.
— А как сказать на буби «прекрасная женщина»? — спросил он.
— Muarana muemue, — с улыбкой ответила она.
— Muarana... muemue, — шёпотом повторил он. — Клянусь, что никогда тебя не забуду.
Хакобо зарядил пистолет «Стар» девятимиллиметрового калибра, прищурился и выстрелил. Пуля прочертила в воздухе борозду и поразила мишень в нескольких сантиметрах от центра.
— Ещё пара недель, и будешь стрелять лучше меня, — похвалил его Грегорио, утирая платком пот. — Кто ещё хочет
Остальные решительно замахали руками, отказываясь. Грегорио пожал плечами, перезарядил пистолет, встал перед стартовой чертой и выстрелил. Пуля продырявила самый центр мишени. Он довольно ухмыльнулся, поставил оружие на предохранитель и сунул в кобуру у пояса, после чего вернулся к остальным.
Предзакатное солнце заливало нещадным светом Стрелковый клуб, расположенный под пальмами, в парке под открытым небом, на мысу Фернанды. Рабочие-испанцы из Сампаки попивали пиво. Давно уже они не собирались все вместе: по той или иной причине всегда кого-то не хватало. В этот вечер Матео, как в старые времена, решил пригласить товарищей на кружку пива, чтобы отпраздновать свой день рождения, прежде чем отправиться на званый ужин в дом родителей невесты. Хакобо предложил поехать в Стрелковый клуб, куда в последнее время частенько наведывался. Когда уши привыкли к грохоту выстрелов, они могли насладиться чудесными видами на море. Ко всему прочему, клуб находился неподалёку от площади Испании, где они собирались встретиться с Асенсьон, Мерседес и Хулией.
— С чего это тебе пришло в голову учиться стрелять из пистолета, Хакобо? — спросил Килиан. — На оленей ведь охотятся с ружьями, разве нет?
— То есть как — на оленей? — изумился Марсиаль. — Разве ты не стал истинным мастером охоты на слонов?
Остальные расхохотались. Всем был известен единственный опыт охоты Хакобо в Камеруне. Он столько раз рассказывал эту историю, что всем уже стало казаться, будто он убил не одного, а десятки тысяч слонов.
— Честно говоря, Дик посоветовал нам с Пау усовершенствовать владение оружием. Просто на всякий случай.
— Он боится? — спросил Килиан.
Перед его глазами встало бледное веснушчатое лицо англичанина и мрачный подозрительный взгляд его блеклых голубых глаз. — А я-то думал, твой друг не боится ничего на свете. Другой твой приятель, португалец, кажется трусоватым, но Дик — другое дело.
— Если бы ты с ними больше общался, ты был бы о них лучшего мнения, — возразил Хакобо.
Килиан лишь развёл руками, не желая спорить.
— Вы тоже должны практиковаться, — настаивал Грегорио, указывая на бутылку. — В нынешние времена надо быть ко всему готовым.
— Ясное дело, — заметил Марсиаль. — Когда дела станут совсем плохи, я попросту сделаю ноги.
— Вот и я о том же. — Матео сделал глоток. — И все же, дружище, надеюсь, нам не придётся бежать, как сделал этот новенький...
Все рассмеялись: этот случай уже стал притчей во языцех.
Молодой напарник Хакобо не проработал на плантации даже полного сезона. Однажды вечером в клубе Аниты Гуау несколько человек решили начистить ему рыло за то, что он белый. В конечном счёте, все обошлось благодаря вмешательству служащих других плантаций, но на следующее утро он попросил расчёт и уехал с острова, не объясняя причин. Гарусу очень не понравилось, что он потерял уже обученного работника, а Хакобо теперь приходилось работать за двоих, поскольку с каждым днём становилось все труднее найти испанца, готового поехать на Фернандо-По.