Пальмы в снегу

Габас Лус

— Ритуал выборов и коронации нового вождя, — принялась рассказывать она, — подчинён строгим правилам — таким же строгим, как болезнь и похороны предыдущего вождя. Хотя кое-что за последнее время, конечно, изменилось: например, древний обычай, согласно которому, как рассказывают старики, сжигали всю деревню, где жил умерший вождь.

— Выходит, если бы умер мэр, полагалось бы сжечь весь Санта-Исабель? — пошутил он.

Бисила рассмеялась, крепче сжав его плечо.

— Как только назначат дату церемонии, тут же начинают строить жилище для нового вождя и его главных жён, где они живут на протяжении недели... — объяснила

она.

— Очень любопытно... — перебил он, пристально глядя на неё. — Вот только утомительно...

— После чего, — продолжала она, словно не заметив этого комментария, но все же чуть заметно улыбнувшись, — нового батуку сажают в тени дерева, освященного духами предыдущих умерших батуку. Там мы призываем из другого мира души моримо или баримо, чтобы они благословили и защитили нового вождя, и чтобы он, заняв трон, никогда не запятнал свою честь и их память. Затем мы приносим в жертву козу и ее кровью наносим священные знаки на грудь, плечи и спину нового вождя. Потом король должен взобраться на высокую пальму в особых деревянных сандалиях и изготовить пальмовое вино, срезав соцветия масличной пальмы и подставив сосуды для сока. И наконец, мы выводим его на пляж или на берег реки, где омываем в чистых водах, чтобы смыть с него предыдущую жизнь, после чего раскрашиваем нтолой и одеваем, прежде чем процессия вернётся в деревню с песнями и ритуальными танцами.

Килиана перешёл на шёпот:

— Как бы мне хотелось, чтобы ты одна провозгласила меня батуку. Мне было бы приятно, если бы ты омывала меня в реке, и твои руки натирали бы меня нтолой; вот только трудно было бы влезть на пальму: разве что ты ждала бы меня наверху.

Бисила закусила губу. Ей стоило огромных усилий сохранять хладнокровие, хотелось броситься в его объятия, открыто смеясь, чтобы все знали, как она счастлива.

Народ меж тем начал собираться перед новым домом вождя. Килиан и Бисила остались на месте, укрывшись за спинами остальных. Пронёсшийся по толпе ропот дал понять, что вождь вышел из дома и направился в сторону деревенской площади. Издали Килиан не мог разглядеть лица отца Симона — невысокого мужчины с широкими плечами и крепкими бёдрами — зато увидел, что все его тело увито ожерельями из белых ракушек, которые здесь назывались тюибо и с незапамятных времён служили буби деньгами. Браслеты из таких же раковин украшали его руки и ноги; из тех же раковин был сделан и пояс, с которого свисал обезьяний хвост.

Новый батуку под радостные крики толпы прошествовал к примитивному каменному трону и уселся на него, после чего ему на голову водрузили корону из козьих рогов и перьев фазанов и попугаев. В правую руку ему вложили бамбуковый скипетр, увенчанный козьим черепом, с которого свисали нити бус из раковин. Все, включая Килиана, издали крик восхищения и радости.

Когда из горла Килиана вырвался этот победный крик, он вдруг почувствовал, как ножные пальцы Бисилы сжали его руку, и в ответ погладил большим пальцем ее ладонь, стараясь запомнить на ощупь каждую линию, каждую складочку между пальцами.

Какой-то старик подошёл к вождю, возложил руки ему на голову и прошептал молитву, в которой призывал его чтить память предыдущих вождей. Свою проповедь он закончил загадочной фразой, которую Килиан повторил вслух, а Бисила перевела:

— Не пей другой воды, кроме дождевой или той, что течёт с гор.

Килиан

прекрасно это понял. Для человека родом из окружённой высокими горами долины это изречение также имело особый смысл. Для него самого не было воды чище, чем та, что рождена тающими снегами.

Бисила крепко сжала его руку, а потом осторожно высвободилась. Килиан, насколько мог, старался сосредоточиться на церемонии, хотя его сердце отчаянно билось.

Нового вождя сопровождал отряд мужчин. Они были одеты как воины и вооружены длинными копьями с широкими наконечниками, а также огромными щитами из воловьей кожи. Все они были крепкими и мускулистыми, и большинство щеголяло замысловатыми татуировками на разных частях тела. Волосы их были смазаны красноватой глиной, а у некоторых — заплетены в крошечные косички, как у Бисилы.

Она указала на двоих из них.

— Посмотри, кто там!

Килиан с трудом узнал Симона. Тот был одет точь-в-точь как древние воины буби. Впервые в жизни он видел своими глазами африканских воинов, поскольку все войны закончились много лет назад, и теперь буби одевались таким образом лишь в особых случаях, подобных этому.

— Несмотря на молодость, — заметила Бисила, Симон — лучший хранитель обычаев нашего народа.

— А другой, рядом с ним — кто он? — спросил Килиан.

— Как? — удивилась она. — Разве ты не помнишь моего брата Собеупо?

— Но ведь он был совсем ребёнком четыре дня назад! А посмотри на него сейчас: настоящий мужчина!

— Да, Килиан, — вздохнула она. — Время летит быстро.

«Особенно, когда мы вместе», — подумали оба.

Церемония закончилась, и начался праздник, который, по словам Бисилы, продлится целую неделю, все это время полагалось есть, пить и танцевать танец за танцем.

— Жаль, что мы не можем остаться на всю церемонию, — посетовал Килиан.

— Тогда давай используем то время, что нам отпущено, — ответила она.

За пиршественным столом Килиан и Бисила сидели на почтительном расстоянии друг от друга, но вскоре приноровились делать вид, будто наблюдают за происходящим, а сами меж тем встречались друг с другом взглядами. Сидя рядом с Хосе, его взрослыми сыновьями и другими мужчинами, Килиан наслаждался мясом козлёнка с ямсом и бангасупу, или соусом из банга, запивая это все пальмовым вином-топе и коньяком.

Под всеобщий смех Хосе уговорил Килиана разуться и танцевать вместе с другими мужчинами, что оказалось довольно непросто, поскольку он не обладал африканским чувством ритма, да и тело не слишком слушалось. Тем не менее, он порадовался, что танцы буби более неторопливы, чем необычайно эффектные, неистовые и эротичные пляски брасерос.

Закрыв глаза, он постарался расслабиться и почувствовать прерывистый ритм колокольчиков, слегка переставляя ноги.

Но тут внезапный холод заставил его открыть глаза и обернуться. Совсем рядом с ним стояла Бисила, глядя на него прозрачными глазами, в которых плясали отблески пламени костров. Не сводя глаз с этого волшебного видения, Килиан сосредоточился на танце; теперь движения удавались намного лучше; он стал двигаться без

зажатости или нарочитости, ничуть не хуже, чем другие танцоры. Его усилия были вознаграждены одобрительной улыбкой, которая не сходила с ее уст, пока танец не кончился и не начался другой.