Пальмы в снегу
Шрифт:
— Вполне хватит американки и галстука, — объяснил Мануэль. — На карточке написано, что строгого протокола не требуется, так что нам нет нужды брать напрокат смокинги.
— Я одолжу тебе галстук, если ты его не привёз, — предложил Антон.
Мануэль распрощался с ними до обеда, а остальные продолжили обход сушилен — построек без боковых стен, но с крышами, покрытыми огромными листами шифера, на которых предстояло поджаривать бобы какао. Дождавшись, когда Хосе отошёл поговорить с рабочими, Килиан решил напрямую поговорить с отцом о том, что им всем давно уже не давало
— Папа, я должен вам кое-что сказать, — начал он серьёзно.
По правде сказать, Антон уже и сам догадывался, о чем с ним хочет поговорить Килиан.
— Я тебя слушаю.
— Мы с Хакобо считаем, что вам нужно вернуться в Испанию. Хоть вы это и скрываете, но мы-то знаем, что ваши силы уже не те. Почему бы вам туда не съездить и не посетить врача в Сарагосе?
Антон не перебивал, позволив Килиану изложить все заготовленные аргументы.
— Если проблема в деньгах, то мы с братом уже достаточно заработали, чтобы покрыть все расходы, и ещё останется... А кроме того, сколько лет вы не виделись с мамой?
Антон изобразил подобие слабой улыбки. Затем повернулся и позвал Хосе.
— Ты знаешь, что мне сейчас сказал Килиан? То же самое, что сказали вы с Хакобо. Вы все сговорились, что ли?
Хосе широко открыл глаза, изображая святую невинность.
— Антон. — Когда не было посторонних, Хосе, на правах старого друга, мог позволить себе обращаться к нему по имени, без почтительного «масса». — Я не знаю, о чем вы говорите.
— Прекрасно знаешь, старый жулик! Я вижу, тебе не терпится избавиться от меня? Вы все втроём решили меня отсюда выжить?
— Это для вашей же пользы, — настаивал Килиан.
— Ваши сыновья правы, — вмешался Хосе. — Работа здесь трудная. Не знаю, каким будет новый урожай. Думаю, тамошние врачи вам лучше помогут.
— От врачей, Хосе, чем дальше, тем лучше, — убеждённо заявил Антон. — Они одно лечат, другое — калечат.
Килиан уже открыл рот, чтобы возразить, но Антон остановил его предостерегающим жестом.
— Подожди, сынок. Я уже говорил с Гарусом. Мы договорились, что я поеду домой осенью, после сбора урожая, и останусь там до Рождества. Я не хотел вам говорить, потому что не был уверен. Потом я снова вернусь сюда и буду работать в конторе.
Килиану казалось более разумным, если бы отец окончательно распростился с колонией, но он не стал настаивать. Хотя, возможно, в Испании он и сам передумает. Человека, привыкшего к физическому труду, вряд ли удовлетворит работа «массы-клак», как здешние рабочие называли клерков, или конторских служащих, хотя нередко так называли вообще всех белых служащих на плантации, потому что они умели читать и писать. Так или иначе, его отец был человеком упрямым и консервативным, и Килиан знал, что он все равно поступит по-своему, как бы остальные ни настаивали.
— Вы меня успокоили, — сказал Килиан. — Но до осени ещё так долго!
— Когда сушилки работают во всю мощь, даже не замечаешь, как летит время. Оглянуться не успеем, как уже будем слушать рождественские гимны. Правда, Хосе?
— Ясное дело!
— Сколько же тонн какао отправим мы с тобой за границу в
Глаза его друга сияли. Килиан любил слушать рассказы Антона и Хосе о былых временах, в которых они словно возвращались в начало века. Он даже представить не мог, что Санта-Исабель была когда-то крошечной деревушкой в несколько бамбуковых хижин, мало чем отличавшихся от негритянских; не мог он представить и немощёных улочек вместо асфальта; и туземную аристократию, пьющую чай в пять часов на английский манер и слушающую по утрам католическую мессу, а по вечерам — протестантскую, ярчайший пример толерантности. Хосе смеялся, показывая ослепительные зубы и раздувая широкие ноздри над лиловыми губами, вспоминал сцены из своего детства, когда ровесники его отца потели в костюмах и стоячих воротниках под горло, не желая вдарить в грязь лицом перед дамами в элегантных туалетах и парижских шляпках.
— А вы знаете, масса Килиан, что, когда я родился, в Санта-Исабель не было ни одной белой женщины?
— Как такое может быть? — воскликнул Килиан.
— Было несколько в Басиле: приехали вместе с мужьями-колонистами. Жизнь здесь была трудная. Но вот в городе не было ни одной.
— А когда на Фернандо-По приходил корабль компании «Трансмедитеррания»? — перебил Антон. — Он прибывал каждые три месяца, сынок. Тогда закрывались все лавки! Все бежали в порт, чтобы поскорее узнать новости из Испании...
— А вы знаете, масса Килиан, когда я был маленьким, белым приходилось каждые два года возвращаться в Испанию лечиться от тропических хворей? Если они не возвращались, то очень скоро умирали. Редко кто выдерживал здесь долго. Сейчас-то все иначе.
— Да, Хосе, — вздохнул Антон. — Сколько мы с тобой повидали, а? А ведь мы ещё не такие старые. Но как же здесь все изменилось с тех пор, когда я приехал сюда с Марианой!
— Да, как же здесь все изменилось, Антон! — добавил Хосе, печально качая головой. — Как же здесь все изменилось!
В субботу Килиан надел свежий костюм, который Симон его тщательно вычистил и отгладил. Повязал галстук, зачесал волосы назад, смазав их гелем, и посмотрел на себя в зеркало. Он с трудом узнал сам себя: из зеркала на него смотрел настоящий щёголь из кино! В Пасолобино ему некуда было так наряжаться. Дома он мог себе позволить надеть этот тёмный костюм лишь по случаю очень большого праздника — такого, как свадьба какой-нибудь кузины.
Ровно в семь Матео, Хакобо, Марсиаль, Килиан и Мануэль, одетые должным образом, отправились на вечеринку.
По дороге Килиан решил поддеть брата.
— Ты, помнится, говорил, что суббота — это святое. Надеюсь, сегодня ты воздержишься о своих визитов к Аните Гуау?
— Анита никуда не денется, — ответил Хакобо — А вот в казино не каждый день удаётся попасть. А кроме того, если там все же будет кисло, мы в любую минуту можем отвалить в другое место. В любом случае, этим ньянга-ньянга мы точно сумеем вскружить головы.
Остальные встретили это замечание дружным смехом, к которому присоединился и Килиан, когда узнал, что забавное выражение «ньянга-ньянга» означает элегантных барышень.