Пантера - ярость и страсть
Шрифт:
– Кстати, что еще тот следователь говорил?
– как бы между прочим спросила я.
– Сему отпустили или нет?
Виктор посерьезнел, нахмурил брови и процедил:
– А мне наплевать, отпустили его или нет. Сема мне уже после такого скандала не нужен. Весь телецентр думает, что он убийца, теперь не отмоешься. Слухи все равно просочатся, а мне эти гнилые базары даром не сдались.
– То есть вы хотите сказать, что он теперь без вас будет петь?
– Петь?!
– Он посмотрел на меня, как на дуру, и снова расхохотался. Милая моя, кто ж его на эстраду-то пустит, если он в черном
– Но как же его поклонники, фанаты?
– ошеломленно пробормотала я.
– Они ведь его слушают, любят.
– Не смеши меня, киска. Эти безмозглые придурки любят тех, кого мы, продюсеры, им подсовываем. Сегодня Сема, завтра - ты, к примеру, а?
– Он лукаво подмигнул, положил свою ладонь мне на бедро и легонько сжал.
– Подумай, я ведь серьезно.
– Да ну вас!
– кокетливо заулыбалась я, сбрасывая его шаловливую лапу с себя.
– Ничего у вас не получится.
– Это еще почему?
– Мне, по звездам, слава и богатство не светят.
– Это по гороскопу, что ли?
– презрительно скривился продюсер.
– Лабуда все это!
– А вот и нет, - упрямо возразила я.
– Если человеку судьбой означено быть известным, значит, будет, даже если он полный болван или негодяй. А если в его жизненной программе это не заложено, то, как ни бейся и ни старайся, все равно умрет в нищете и безвестности. Мало, что ли, найдется в истории гениев, которых признавали только после смерти? Так что зря мы удивляемся - у каждого человека своя орбита, и изменить ее он не в силах, так-то вот.
– А ты умненькая, как я посмотрю, - удивленно протянул он, выезжая на Ярославское шоссе.
– И что ж это за жизненная программа такая? Где о ней узнать?
– Что значит где? На ладони, например. Там вся эта программа закодирована. Не случайно же линии исчезают, когда человек умирает. Или в гороскопе. Только люди, к сожалению, слишком возомнили о себе и перестали всерьез это воспринимать. Вот как вы, например. Думаете, что деньги все могут...
– Конечно, все. Я любого могу сделать известным, несмотря ни на какие программы.
– Можете, но тогда эта слава ничего, кроме несчастий и горя, ему не принесет. Судьбу нельзя менять искусственно - она начинает мстить.
Виктор задумался. Я смотрела на его некрасивое лицо с дряблыми щеками и представляла себе всех тех девочек, таких, как Ольга, которые из-за денег или дешевой сиюминутной славы вынуждены притворяться, что им нравится его целовать. Мне стало противно, я отвернулась и стала смотреть на дорогу.
– .Послушай, - серьезно спросил он через пару минут, - а ты умеешь читать по руке?
– Умею, а что?
– Ну-ка глянь мою, что там про богатство сказано?
– Он протянул руку, и мне показалось, что продюсер слегка смущен.
Вспомнив, чему учил меня отец, у которого никогда не было вопросов и сомнений на этот счет, я взяла короткую красную ладонь с тупыми пальцами. По ней легко было определить дурной, сварливый характер владельца. Я осмотрела линии ладони, после чего мне вообще захотелось выскочить из машины на ходу и бежать от этого человека подальше.
– Ну, что там закодировано?
– нетерпеливо дернулся он, управляя машиной одной рукой.
– Да так, ничего особенного.
– Я с трудом перевела дух.
– Линия жизни у вас странная.
– В смысле?
Я не стала говорить, что широкая, глубокая, красная линия жизни на самом деле означает жестокость, злобность, алчность и патологическую склонность к преступлениям, а просто сказала:
– Она не соответствует вашему внешнему облику.
– Чушь, - уверенно проговорил он.
– А жить мне сколько осталось?
– Честно?
– Ну конечно, дурочка.
– Нисколько.
Машина резко вильнула, ее занесло, и мы чуть не слетели в кювет, но Виктор чудом успел затормозить на самом краю. Повернувшись ко мне всем телом, с багровым от злости лицом, он прохрипел, рассматривая свою ладонь:
– Ты что несешь, идиотка?!
– Это не я, это на вашей руке написано, - робко пролепетала я, ткнув пальцем.
– Вот, у вас линия жизни очень короткая.
– Да?
– Он посмотрел туда.
– Действительно. Но ведь живу же! Значит, бодяга все это. А как насчет богатства?
Я опять не стала говорить, что богатство ему полагается, правда, нажитое неправедным путем, а сказала:
– С богатством у вас все нормально.
– Ну и слава Богу.
– Он довольно заулыбался, включил скорость и вырулил с обочины на трассу.
Дальше мы ехали молча. Я обдумывала увиденное и пыталась понять, что же за человек сидит рядом со мной. Конечно, есть люди, которые, зная о своей судьбе, стараются как-то сдерживать свои врожденные дурные наклонности, но ведь Виктор ничего о себе не знал, а значит, и не сдерживал ничего... До этого момента у меня даже не возникало мысли о том, что он мог быть как-то причастен ко всем этим убийствам, да и все-факты были против этого, но теперь я задумалась. И начала перебирать в уме все подробности последних событий. Но так ничего даже мало-мальски подозрительного в его поведении не обнаружила. Девушку в квартире Семы он прирезать не мог, так как с его комплекцией вряд ли забрался бы на козырек подъезда и потом в окно. Настоящую Ольгу в гримерной он тоже убить не мог, потому как сидел передо мной в студии. Это было очевидно и неоспоримо. Любу тем более он не мог задушить, потому что пришел после меня. Да и волосатый психопат тогда здесь при чем? Нет, решила я, в конце концов, этот человек невиновен, а линии на его руке просто еще не проявили себя должным образом. А значит, мне нечего опасаться, что он в любой момент может воткнуть мне нож в спину. И я успокоилась, пообещав себе на всякий случай быть с ним поосторожнее...
Дачный участок находился недалеко от Пушкина. Виктор свернул направо, проехал вдоль лесочка и нырнул в узкую улочку между одинаково аккуратными дачными домиками. В большинстве из них горел свет, кое-где звучала музыка, за заборами стояли машины, ходили дачники в купальниках и плавках, и никто не обращал на нас внимания.
– Это где-то в конце должно быть, - проговорил Виктор, внимательно вглядываясь в дома.
– Зеленая дача с деревянным петухом на крыше. Не видишь нигде?
– Пока нет. Темновато немного. Вон, слева, вроде зеленая, но без петуха.