Пепел Анны
Шрифт:
Когда я вернулся с холодильником в магазин, мама с выбором определилась. То есть она достала из ларя по две порции каждого сорта и теперь считала, сколько денег, оказалось, что мороженого мама набрала почти на тридцать долларов. Продавщица равнодушно приняла бумажные конвертируемые песо, отсыпала горкой блестящей сдачи, вернулась к газете. Я складывал мороженое в переносной холодильник, думал, что хватит на неделю теперь. Мама была довольна и утверждала, что ничуть не изменилась даже упаковка. Продавщица читала.
В
Парень тоже забыл про покупки и смотрел на приемник. Я закрыл холодильник крышкой, и мы удалились из магазина. Местный человек на телеге предложил кофе и сигары и еще что-то добавил, присвистнув. Мама сказала ему спасибо. Небо над морем было чисто, никаких туч, никаких щупалец. Одно мороженое я оставил, прикладывал к руке, чтобы не так сильно чесалось.
Мы забрались в машину, я думал, поедем обратно в город, но мы свернули к морю, тут к морю удобно, каждая улочка к морю.
— Глупо есть мороженое в номере, — пояснила мама. — Или на скамейке на Прадо. Тут рядом чудесный вид.
Я против ничего не имел.
Выбрались на объездную дорогу, идущую по окраине Аламара ровно между тропическими хрущевками и морем. Съехали на проселок, припарковались в пыли возле кактуса. Стали есть мороженое. Если честно, у меня язык уже на втором отмерз, я мороженого не любитель. Но хорошее мороженое. Некоторое, похоже, действительно из сливок. Карамельный вкус присутствует. Фруктовый вкус. Кисленькое. Апельсиновое попалось. На пятом я перестал их различать, а мама перепробовала все, под чудесный вид мороженое действительно пробовалось хорошо.
— Да, — сказала она. — Ты проиграл. Мороженое точно такое же, как раньше. Ничуть не изменилось. С тебя пятнадцать тысяч долларов.
— Ладно, — махнул я рукой. — Только ногти постригу.
Мама стала пробовать мороженое по второму кругу, а я убрал свое в холодильник, потом съем, в одиночестве. Если в одиночестве посмотреть налево, видно Гавану, если посмотреть направо и хоть чуть прищуриться, заметишь пляж, наверное, тот, на котором с Анной купались, там, где невезучие японцы, Санта-Мария.
Из-за моря подул ветер, разобрал на дельфины волны у плоских черных скал, до нас долетало немного соли, мама не удержалась.
— Запомни, — сказала мама. — Мороженое с солью — это вкус Кубы. Больше такого не встретишь.
— Ага, — сказал я.
— Мороженое с солью — это тебе не мороженое с какой-то селедкой, которой перед сном обжирается твоя Великанова. Это…
Ветерок сделался сильней, стал швыряться брызгами покрупнее, маме попало в глаз, отчего она скатилась в панику и вылила в этот глаз всю недопитую мной воду. Это ей за Великанову прилетело, Великанова не прощает обид.
Частично восстановив зрение, мама молча вернулась за руль, и мы поехали обратно в Гавану. Я открыл крышку холодильника, вытащил ледяной магазин и стал примораживать блямбу на руке. Щипало. Глаз у мамы раскраснелся и распух, мама выглядела устрашающе. Возле дороги стоял человек в сомбреро, продавал коричневую бурду в бутылках и пласты вишневого гуавового джема, который продают в Гаване на каждом углу. Мама остановилась, въехав правыми колесами в землю. БМВ затрещал абээсом, пыль нагнала нас и тут же осела, хлопнув в затылок жеваной перчаткой, я закашлялся.
— Это надо попробовать, — мама указала на гуавовый джем. — Это обязательно надо попробовать.
— Можно купить дома, — сказал я.
Но мама заявила, что дома свежей гуавы не сыскать, хоть сотрись — там, возле отеля, лежалая гуава, лишь бы туристам впарить, не то что здесь, да и не гуава вовсе, а чурчхела какая, ну или желе из гнилых бананов. Поэтому мы купили у гуавного человека гуавового джема, две длинных толстых полосы. Пробовать я не стал, это, наверное, потом и с чаем.
— В ней много витаминов, — заверила мама. — Больше, чем в актинидии.
Я и не сомневался, гораздо больше. Поехали дальше. Сделалось жарче, из глубины острова наступил зной, над асфальтом закипели прозрачные призраки, я посмотрел в правое зеркало заднего вида. Чуть дальше гуавного человека я увидел сутулого в плаще. Откуда-то появился на обочине и теперь стоял.
— Что ты все вертишься? — спросила мама.
— Там человек.
— Мне кажется, стало жарче, — сказала мама.
— Стало жарче, — сказал я.
— Нет, это невыносимо, — мама стала принимать к обочине. — Какой еще человек?
— Недалеко же ехать, можно и потерпеть.
— Нет там никакого человека.
Мы остановились. Мама выбралась из машины.
— Я не собираюсь терпеть эту жарищу, — повторила мама.
— Двадцать минут до города.
— А если пробки? Нет уж! Я не собираюсь ничего терпеть, особенно в моем возрасте. Это разрушает нервную систему, вспомни дядю Ваню.
— Какого дядю Ваню?
— Того самого, у Чехова. Терпел-терпел, потом за пистолет схватился. Надо так сделать…
К маме, кажется, подступало.